Моя жизнь - Айседора Дункан Страница 70

Пребывая в состоянии нерешительности и душевной муки, я отправилась в Милан встретиться с другом-врачом, которого вызвала туда, чтобы поделиться с ним своими проблемами.

– Но это же абсурдно! – воскликнул он. – Вы же уникальная актриса, нельзя подвергать мир риску лишиться навсегда вашего искусства. Это совершенно невозможно. Умоляю, последуйте моему совету и предотвратите подобное преступление против человечества.

Я слушала его в нерешительности, охваченная мучительными колебаниями – то меня охватывало отвращение при мысли о той деформации, которой опять подвергнется мое тело, являвшееся инструментом моего искусства; то приходили воспоминания о том призыве, исполненном надежды, о видении того ангельского лица, лица моего сына.

Я попросила своего друга оставить меня на час, чтобы принять решение. Я помню спальню в отеле – довольно мрачную комнату, я вдруг обратила внимание на портрет странной женщины в платье XVIII века, красивые, но жестокие глаза которой были обращены прямо на меня. Я смотрела в эти глаза, а они, казалось, насмехались надо мной. «Что бы ты ни решила, – говорили они мне, – результат один и тот же. Ты только посмотри на мою красоту, сиявшую много лет назад. Смерть поглотила все, все. Так зачем же тебе снова страдать, чтобы принести в мир новую жизнь, только для того, чтобы ее поглотила смерть?»

Ее взгляд стал еще более жестоким, еще более зловещим, а моя боль усилилась. Я прикрыла глаза руками, чтобы не видеть ее. Я пыталась все обдумать и на что-то решиться. Затуманенными от слез глазами я умоляюще посмотрела в те глаза, но в них не было сострадания, они безжалостно высмеивали меня. Жизнь или Смерть, бедное создание, ты в западне, из которой нет выхода.

Наконец я встала и произнесла, глядя прямо в эти глаза:

– Нет, ты не нарушишь мой душевный покой. Я верю в Жизнь, в Любовь и в святость законов Природы.

Была ли то игра воображения, или в этих жестоких глазах действительно мелькнул проблеск ужасного издевательского смеха?

Когда мой друг вернулся, я сообщила ему о своем решении, и после этого ничто уже не могло изменить его.

Я вернулась в Венецию и, заключив Дейрдре в объятия, прошептала:

– У тебя будет маленький братик.

– О, – засмеялась Дейрдре и от радости захлопала в ладоши. – Как хорошо, как хорошо!

– Да, да, будет очень хорошо.

Я послала телеграмму Лоэнгрину, и он поспешно приехал в Венецию. Он казался очень довольным, переполненным радостью, любовью, нежностью. Демон неврастении на некоторое время полностью исчез.

Я подписала второй контракт с Вальтером Дамрошем и в октябре отправилась в Америку.

Лоэнгрин никогда не видел Америки и пребывал в состоянии необузданного волнения, помня о том, что в его жилах течет американская кровь. Разумеется, он снял самые большие на пароходе апартаменты, каждый вечер нам печатали особое меню, и мы путешествовали словно особы королевской крови. Путешествие с миллионером все упрощает, у нас были самые великолепные апартаменты в «Плазе», и все направо и налево склонялись перед нами.

Кажется, в Америке есть какой-то закон, запрещающий любовникам путешествовать вместе. Бедному Горькому и женщине, с которой он прожил семнадцать лет, создавали одну трудность за другой и превратили их жизнь в сплошное мучение, но, если человек очень богат, подобные мелкие неприятности легко сглаживаются.

Это турне по Америке оказалось в высшей степени счастливым, успешным и выгодным, ибо деньги идут к деньгам. Но однажды в январе ко мне в уборную вошла какая-то чрезвычайно нервная дама и воскликнула:

– Однако, дорогая мисс Дункан, ваше положение отчетливо видно из первого ряда! Вы не можете так дальше продолжать!

На что я ответила:

– Но, моя дорогая миссис Х., именно это я и хочу выразить своим танцем: Любовь – Женщина – Созидание – Весна. Знаете, как на картине Боттичелли: плодородная земля – три танцующие грации enceinte[116] – Мадонна – зефиры, тоже enceinte. Все шелестит, обещая новую жизнь. Вот что означает мой танец…

Похоже, мои слова озадачили миссис Х., мы же решили, что будет лучше прервать турне и вернуться в Европу, поскольку мое благословенное состояние действительно становилось вполне очевидным.

Я была очень рада, что Огастин со своей маленькой дочерью возвращался вместе с нами. Он разошелся со своей женой, и я надеялась, что поездка немного развлечет его.

– Не хотела бы ты отправиться на всю зиму в путешествие по Нилу на дагобе, убежать от этих серых, мрачных небес туда, где светит яркое солнце, посетить Фивы, Дендеры – все то, что ты жаждала увидеть? Яхта доставит нас в Александрию, дагобу обслуживает тридцать местных моряков и первоклассный повар; каюты там роскошные, спальни с ванными…

– Да, но моя школа, моя работа…

– Твоя сестра Элизабет прекрасно управляет школой, а ты так молода, что у тебя еще много времени впереди на свою работу.

Итак, мы провели зиму, путешествуя по Нилу, и это путешествие могло бы стать мечтой о счастье, и почти стало, если бы только не это чудовище, по имени Неврастения, которое время от времени возникало, словно черная рука, закрывающая солнце.

Пока дагоба медленно продвигалась по Нилу, душа устремлялась назад, на тысячу, две тысячи, пять тысяч лет; назад, сквозь туманы прошлого к вратам вечности.

Каким спокойным и прекрасным казалось мне в те дни это путешествие, ведь я несла в себе обещание новой жизни. Храмы, которые рассказывали о древних правителях Египта, проходя сквозь золотые пески пустынь и опускаясь до глубинных тайн гробниц фараонов. Маленькая жизнь внутри меня,