Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев Страница 71

А теперь прощайте. Если вы чувствуете то же, что и я, то я довольна. Боже, думала ли когда-нибудь, что напишу подобную фразу мужчине? Нет, я её вычёркиваю. Ещё раз прощайте, я вам делаю гримасу, так как вы это любите. Когда мы увидимся? Я не буду жить до этой минуты».

Итак, Пушкин уверял Анну, что любит её, но тем, как держался с ней, давал девушке повод усомниться в этом, вызывая душевные терзания и муки. Анна не испытывала недостатка в поклонниках, которые, кстати, были и внимательнее, и привязчивее по отношению к ней, поэтому её уязвлял стандартный стиль ухаживания Александра Сергеевича, о чём она судила по письмам поэта к А. Керн.

Анна страдала от своих сомнений и от того, что должна была скрывать свои душевные переживания и жила ожиданиями писем поэта, которого продолжала любить вопреки всем своим сомнениям.

Письмо от 2 июня Вульф начала с упрёка: «Я наконец получила ваше письмо вчера. Почему вы не писали мне так долго? Разве вы не могли этого сделать из Пскова? Как слабы оправдания, которые вы мне всегда приводите».

Действительно, Александр Сергеевич несколько позадержался с ответом «любимой», но на это были серьёзные основания, которые в своём письме он привести не мог: занимался устройством беременной Ольги Калашниковой — отослал её из Михайловского в Болдино, подальше от людских глаз и сплетен. Но вернёмся к стенаниям нашей страдалицы:

«Все, что вы пишeте об Анрепе, мне в высшей степени не нравится и оскорбляет меня двояким образом; предположение, что он сделал что-то больше, кроме поцелуя руки, оскорбительно для меня с вашей стороны, а слова это всё равно обижают меня в другом смысле. Я надеюсь. вы достаточно умны, чтобы почувствовать, что этим вы выказываете своё равнодушие ко всему, происшедшему между мною и им. Это не особенно мило. Я заметила, что он превосходит вас в смысле наглости не по его поведению со мной, но по его манере держаться со всеми и по его разговору в обществе…

Всё время я была очень больна и теперь ещё испытываю недомогание. Как я удивилась, получив однажды большой пакет от вашей сестры; она мне пишет совместно с А. К.; они в восторге одна от другой. Лев пишет мне тысячу нежностей в том же письме, и, к моему удивлению, я нашла там также несколько строк от Дельвига, которые доставили мне много удовольствия. Мне, однако, кажется, что вы чуть-чуть ревнуете ко Льву.

Я нахожу, что А. К. очаровательна, несмотря на её большой живот; это выражение вашей сестры. Вы знаете, что она осталась в Петербурге, чтобы родить, и затем предполагает приехать сюда. Пожалуйста, пишите ко мне почаще: ваши письма моё единственное утешение, вы знаете, я очень печальна. Как я желаю и как я боюсь возвращения в Тригорское! Но я предпочитаю ссориться с вами, чем оставаться здесь: здешние места очень несносны, и нужно признаться, что среди уланов Анреп лучше всех, и весь полк немного стоит, а здешний воздух совсем мне не полезен, так как я всё время больна. Боже, когда я вас увижу!»

Пушкину явно не хотелось встречаться с Анной Вульф на глазах её матери и родственников семьи. Помог случай: в ночь с 3 на 4 сентября за поэтом приехал чиновник губернатора и повёз его в Псков. Оттуда поэта с фельдъегерем отправили в Москву. В Михайловском и Тригорском все были в тревоге. Слух о случившемся дошёл и до Анны, которая в это время находилась в Петербурге. Поражённая и испуганная, она взялась за перо:

«Что сказать вам и как начать это письмо, — спрашивала Анна своего адресата. — И, однако, я испытываю потребность, не позволяющую мне слушать доводов разума. Я стала совсем другим человеком, узнав вчера новость о том, что вас забрали. Бог небесный! что же это будет? Ах, если б я могла спасти вас, рискуя собственной жизнью, с каким наслаждением я пожертвовала бы ею и просила бы у неба, как единственной милости, случая видеть вас за одно мгновение перед смертью. — Вы не можете себе представить, какую тревогу я переживаю; неизвестность для меня ужасна; никогда я не испытывала таких нравственных страданий. Я должна уехать через два дня, ничего не узнав достоверного относительно вас. Нет, я никогда не испытывала ничего столь ужасного за всю мою жизнь, и не знаю, как не потеряла рассудка. А я-то рассчитывала увидеть вас вновь в течение ближайших дней! Судите, каким неожиданным ударом должна была быть для меня новость о вашем отъезде в Москву.

Доберётся ли до вас это письмо и где оно вас найдёт? Вот вопросы, на которые никто не может ответить. Вы сочтёте, быть может, что я очень худо сделала, написав к вам, и я тоже так полагаю, и, однако, не могу лишить себя единственного утешения, которое мне осталось. Я пишу к вам через посредство Вяземского; он не знает, от кого это письмо; он обещал сжечь его, если не сможет передать вам. Доставит ли оно вам удовольствие? Вы, пожалуй, очень изменились за последние месяцы: оно может даже показаться вам неуместным. Признаюсь, что эта мысль для меня ужасна, но в эту минуту я могу думать только об опасностях, которые вам угрожают, и оставляю в стороне все другие соображения. Если возможно, во имя неба, ответьте хоть одним словом.

Боже, с какою радостью узнала бы я, что вы прощены, если б даже нам не пришлось более никогда свидеться, хотя это условие ужасно для меня, как смерть. Вы не скажете на сей раз, что моё письмо остроумно; в нём нет здравого смысла, и, однако, я посылаю его к вам. В самом деле, что за несчастье любить каторжника! Прощайте. Какое счастье, если всё кончится хорошо; иначе я не знаю, что со мною станется.

Увы! Но я слишком откровенно говорю с вами о моих чувствах. Прощайте! Сохраните хоть немного привязанности ко мне. Моя привязанность к вам этого стоит. Боже, если бы увидеть вас довольным и счастливым!».

Неделю спустя Анна узнала, что Пушкин свободен и ласково принят царём. Эта радость была отравлена пониманием того, что любимый человек потерян для неё навсегда. Внешние узы, удерживавшие поэта в соседстве Тригорского, порваны, а на узы внутренние, душевные, она не посягала. Жизнь девушки с любящим трепетным сердцем и идеальной жены (в перспективе) была сломана великим поэтом походя, между прочим, хотя он и понимал её глубинную сущность, донесённую