Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2 Страница 71

Я сейчас больше всего хочу спать.

11 июня 1930. Среда

Не то усталость, не то просто грустно.

Юрия приглашают в «Числа»[233]. «Сосредоточенно-серьезного Софиева» протежирует Адамович. Юрия правдами и неправдами сманивают на «Перекресток» (а меня уж — из чувства неловкости), Юрия называют «самым талантливым из молодых» и т. д. Казалось, могла бы гордиться своим замечательным Софиевым, а мне вот оно портит настроение. Меня не только загоняют на задний план, — я сама себя замалчиваю, ухожу из строя. Юрий этого не замечает. Юрий сейчас слишком занят собой, слишком «польщен». Кнорринг вышла из моды, Кнорринг заменяется даже Червинской, при всей моей относительной скромности не могу не сгримасничать. В стихах Червинской я не нахожу ничего.

В Bolee обстановка создается поганая. Атмосфера «дружеской критики». Раньше, когда Bolee посещали т<ак> наз<ываемые> «мэтры» и ругали всех, трудно было услышать хоть одно сочувственное слово, уж всегда находили какой-нибудь недостаток и копались в нем. И руготня была ожесточенная, грызлись как собаки. Теперь — другая крайность. Собирается одна «молодежь», друг друга знающая очень близко; и какая-либо отрицательная критика считается чем-то неприличным. Зато слова: «прекрасно», «великолепно», «я восхищен», «я не умею выразить свой восторг» — так и сыпятся. Сколько раз мне хотелось выступить наперекор всем, да как-то все решимости не хватает. А жаль! Уж если бы и наговорила глупостей, так не больше, чем все остальные. Сама я там никогда не читаю. Я считаю, что я все-таки достигла какого-то «положения», которое избавляет меня от обязательного чтения в La Bolee. Известный снобизм, конечно.

А теперь спать, как не досадно на это тратить время. Молоть кофе и спать.

14 июня 1930. Суббота

Объявили войну «Перекрестку»[234]. Сборник их вышел, и мало того, что просто обокрали Союз, взяли лучшие силы и теперь откровенно создают организацию, конкурирующую с Союзом. В четверг Юрий приносит «Возрождение» страшно возмущенный.

— Смотри!

Читаю в хронике: «Перекресток». «В субботу, в 14 ч<асов> на 79, rue Denfert-Rochereau вечер, доклад Маковского о молодых поэтах, во 2-м отделении чтение стихов». А на эту субботу помещение принадлежит Союзу. Мы только решили не устраивать литературного вечера, так как в этот день в Сорбонне «День русской культуры»[235]. Но от помещения, к счастью, не отказывались, и официально ничего не было известно, а Кутузов был невидим всю неделю. Это уже было подло. Юрий вечером смотался к Виктору и пришел с готовым решением — сорвать вечер!

Наутро я посылаю pneu в редакцию, датированные, на всякий случай, четвергом: «В субботу на 79, rue Denfert-Rochereau состоится чрезвычайное совещание…» Я сочиняю протокол заседания правления в среду — о необходимости использовать помещение для совещания по поводу издания юбилейного Сборника[236], о взаимоотношении с «Перекрестком». После работы Юрий едет на велосипеде в типографию узнавать условия, на каких можно издать сборник, оттуда к Кутузову, встречает его на улице, ругательски ругает; обещает устроить скандал и «морду бить» Мамченко, если вечер не будет отменен; оттуда к Мамченко, пережидает там дождь, вырабатывает план нападения на завтрашнее собрание. Оттуда к Берту — выяснять вопрос с помещением; оттуда к Станюковичу, чтобы он обязательно был на собрании.

Сегодня в «Посл<едних> Нов<остях>» после объявления Союза, что вечер отменяется — «Перекресток». А в «Возрождении» рядом с Союзом — «вечер состоится», и точная программа, кто читает. (Причем, последним номером, вместо «Т.Штильман» стоит «Т. "Перекресток”». Это меня привело в веселое настроение). Значит, какой-то скандал сегодня будет, страшно жалко, что я не могла быть на собрании[237] — все на «культуре». Боюсь даже, не вышло бы из этого скандала.

Днем, когда я спала, Елена Александровна Кутузова принесла два письма. Первое «Председателю Союза Молодых Поэтов», второе «Юрию Бек-Софиеву». Конечно, заявление о выходе (И.Н.Голенищева-Кутузова — И.Н.) — но не только из правления, но и из Союза. Такое же заявление лежит в бюро от Терапиано. И почему-то (глупая сентиментальность!), пока я несла по лестнице этот конверт, у меня сердце сжималось. И то, что он был здесь (сам принес, не по почте), и то, что он здесь уже никогда не будет…

20 июня 1930. Пятница

Все вместе: «Числа», «Перекресток», квартира, Игорь, Мамочка… «Числа», я считаю, все-таки — свиньи! Приглашают не только Юрия, но и Кельберина, и Червинскую; и совсем забыли о моем существовании. Конечно, меня это страшно обидело. И не хочу, чтобы кто-нибудь об этом подумал, но мне это очень и очень неприятно. Я все-таки думаю, что это не совсем справедливо.

«Перекресток» устраивает вечер сегодня[238]. Жаль, что мы решили не устраивать сегодня в «La Bolee». Ну, да черт с ними! Вчера была в «Посл<едних> Нов<остях>» до неприличия восторженная статья Берберовой[239]. Мне не завидно, конечно, но злит. Со многими положениями я все-таки не согласна. Они тоже свиньи, что не прислали критику — «не покупать же!»

Квартира. Освобождается квартира в РДО: две комнаты (одна темная) и кухня — 200 фр<анков>. Но без отопления. Скверная «Саламандра»[240], говорят, много берет угля, чуть ли не на 200 фр<анков> в месяц. И тоже холодно. Это — зловеще! Другое — нет воды, но воду можно провести; говорят, обойдется франков в 100. Это бы еще понятно. Еще — я там буду совсем одна. Но теперь меня это не пугает. Правда, у меня бывают часто теперь такие реакции, когда я теряю сознание, ну, да как-нибудь обойдусь. Скучать буду — это так. Но и это меня не пугает, мне даже хочется куда-нибудь спрятаться. Вот только холод. Что же делать? На холоде же оставаться — ужас, в одной комнате! Нельзя! Вот я и мучаюсь.

Игорь сильно кашляет. За 15 дней похудел на 400 гр<амм>. Что с ним делать — не знаю. Кутать его в такую жару глупо, а приходится. Ругаюсь из-за этого все время.

С Мамочкой отношения натянуты. У нас сейчас катастрофа, вот и ругаемся много. Все-то ей у меня не нравится, а мне ее вмешательство не нравится. А вчера страшно обиделась, до слез: Юрий позвал в синема, прошу Мамочку остаться с Игорем.

— Ты знаешь, что я всегда с удовольствием остаюсь с ним, но я не пойму тебя, после вчерашней реакции идти не следует, я бы не пошла.

— Ну, конечно, ты бы не пошла тогда, когда денег нет! — и я ушла.

Юрий купил билеты, пришел за мной около 9-ти, я готовлю картошку, одеваю Игоря, а Мамочка поворачивается и уходит. Я страшно обиделась, отослала Юрия, сижу с Игорем и реву. Мамочка приносит валерьянку, спрашивает: «В чем дело?», как будто ничего не понимает. Потом она сказала: «Иди, пожалуйста, иди, если ты считаешь это благоразумным» ит.д.