Владимир Голяховский - Русский доктор в Америке. История успеха Страница 72

Мне тогда некогда было думать об этом, но позже я понял: уже сказывался возраст. У молодых, наверное, ни голова, ни мышцы не болели. Иногда краем глаза я видел, как сдавали экзамен мои соседи-американцы: они отмечали ответы с поразительной быстротой, буквально «щёлкали» вопросы. Индусы тоже шли вперёд довольно быстро. В результате некоторые стали вставать и сдавать свои буклеты ещё за час до срока. А у меня к перерыву остались непрочитанными 20 вопросов, и я судорожно ставил на все один ответ «С», помня, что лучше дать какой-то ответ, чем никакого. Какой-нибудь из этих «С» мог оказаться и правильным.

В перерыве толпа возбуждённых докторов гудела ещё больше, чем до начала: все лихорадочно спрашивали друг друга: какие ответы поставили на какие вопросы, спорили о правильности, перебивали друг друга. Наши русские засыпали вопросами американцев и индусов. Доктор Тася и женщина-психиатр расспрашивали ту, что ходила в уборную — подглядывать в учебник.

— Я два раза выходила и смогла подсмотреть кучу ответов, — хвасталась та.

— Кисанька-лапушка, скажи — какой ответ был правильный? — слышал я.

Прислушиваясь к разговором, я скоро обнаружил, что сделал несколько ошибок, особенно по теоретическим основам, — настроение сразу ухудшилось.

Но — снова за свой столик, снова отточенные карандаши, снова одновременно открываем буклеты. Ещё сотни вопросов, а я просто не понимал некоторые из них, потому что не успевал вчитываться. Опять терял время, опять глотал тайленол. Опять не успевал и снова ставил ответ «С» в последнюю минуту.

Во втором перерыве я снова услышал «кисанька-лапушка» и чей-то плач. Это Тася успокаивала рыдающую женщину, которая бегала в уборную подсматривать:

— … а на четвёртый раз за мной следом вошла в уборную какая-то… ой! откуда я знала, что она проктор?., а она следила… и как только я за учебник… она меня сразу накрыла… и повела к главному… сначала они хотели меня совсем снять с экзамена… ой! Потом разрешили мне сдавать… только предупредили, ой! что мой результат будет зачтён, если я сдам выше среднего на десять баллов… ой! — на десять баллов выше! Да я же никогда так не сдам… ой! Мама родная, что они со мной дела-а-а-а-а-ют-то?..

Психиаторша прокомментировала:

— Да они разве люди? — звери какие-то! Озверели с этим их экзаменом.

Тася была унылая:

— Ой, кисанька-лапушка, я столько наделала ошибок, столько ошибок! — ни за что мне не сдать!..

Я тоже обнаруживал, что сделал много ошибок. А ешё сколько я не знал!

После медицинской части был письменный экзамен по английскому языку на 45 минут. За это время надо было ответить на вопросы по грамматике, структуре предложения и показать понимание разговорного языка. Для этого на плёнке магнитофона был прочитан длинный рассказ, и надо было быстро отвечать на напечатанные вопросы по смыслу рассказа. Это требовало хорошего понимания и оказалось ещё трудней, чем экзамен по медицине.

Закончили мы в 8 часов вечера, я был абсолютно без сил. А молодые доктора с неизбывной энергией всё продолжали и продолжали обсуждать свои ответы.

Ирина ждала меня дома с подогретым обедом. Она сочувственно смотрела, как я вяло жевал, хотя не ел целый день. А я всё рассказывал ей свои впечатления от экзамена. Мне понравилось, как всё было продумано и организовано, никогда я не видел и не представлял себе такой глубокой проверки знаний по всем разделам медицины. Куда до этого устным российским экзаменам? — как моська по сравнению со слоном.

Результат должен прийти по почте через 6–8 недель, но мы с Ириной оба знали, какой он будет. За долгое время впервые ей было меня жалко. Уже засыпая, я сказал:

— Знаешь, для того, чтобы сдать этот экзамен с первого раза, мне надо было приехать в эту страну лет на двадцать раньше…

На следующее утро я уже снова сидел на своём месте в Каплановском центре. Чтобы облегчить запоминание отвлечённых истин теоретических основ медицины — механизмов работы клеточных элементов и тканевых процессов, — я решил делать для себя схематические рисунки. Зрительная память на изображения у меня была более развита, чем память словесная. А рисовать я всегда умел и любил, так что даже интересней будет заниматься.

Через день-два расслабленно начали появляться сдававшие экзамен, но не все: американцы и некоторые индусы больше не пришли, уверенные, что сдали. Зато наши русские явились в полном составе. Каплан разрешал продолжать учёбу до получения результата, к тому же никто не был уверен, что сдал. Все мы вспоминали вопросы, обсуждали ответы, спорили, какие правильны, сверялись с учебниками и собирали их вместе. Некоторые вопросы были из программы Каплана или очень похожи. Каждый помнил по три-пять-десять вопросов-ответов; собранные вместе, они давали цельное представление обо всём экзамене. Это могло помочь в подготовке к следующему.

Докторша-психиатр суетилась больше всех:

— Это издевательство — спрашивать такое, чего ни одному доктору в работе не нужно.

Тася опять плотно уселась в коридоре с сигаретой в зубах, называла всех «кисанькой-лапушкой», расспрашивала, где достать побольше «верных» вопросов-ответов для следующего экзамена. Она завела обмен этими вопросами и сумела и здесь плести интриги, так появились у неё и друзья, и недруги: вот натура! И повторяла:

— Ой, чувствую, что я опять не сдам… ой, опять не сдам.

— Да я его никогда не сдам! — вторила ей психиатр.

Некоторые из нас специально тренировали себя на скорость ответов, садились изолированно где-нибудь в угол на три часа и старались ответить на 180 любых незнакомых вопросов подряд, а потом проверяли себя. Я к этому ещё не был готов. Моё достижение было уже в том, что постепенно я всё ясней понимал лекции на плёнках и всё легче становилось мне читать главы американских учебников.

Есть поговорка: мы видим то, что знаем. Можно сказать: мы понимаем то, что знаем. До сих пор я с трудом прочёл лишь часть одного учебника СИБА, но когда мой английский улучшился и я стал понимать лекции и учебники, я вдруг обнаружил, как великолепно все они преподносили материал. Ничего похожего не было ни в аудиториях, ни в медицинских книгах в России. Теперь я по-настоящему был увлечён учёбой, за долгие-долгие годы мне впервые стало интересно учиться. Хорошо хотя бы в возрасте пятидесяти лет суметь прозреть ещё немного — всё-таки лучше поздно, чем никогда.

Второй раз в своей жизни я изучал медицину, и мне открывался мир знаний, которые я пропустил или забыл. Я слушал, читал, рисовал, запоминал и вникал в неизвестные мне ранее теоретические основы довольно глубоко. Теперь кое-кто из наших докторов иногда просил моих разъяснений и объяснений. И я читал им небольшие лекции по структуре ДНК и РНК, о которых ещё полгода назад не знал ничего, и иллюстрировал своими рисунками. Во мне просыпался дремавший уже более двух лет профессор.