Дмитрий Володихин - Братья Стругацкие Страница 72

Время от времени персонажи Стругацких дают и «самохарактеристики», работающие на ту же заранее заданную социально-философскую функцию. Это работа — тонкая и интересная. Недалекий красавец и атлет Робик из «Далекой Радуги», описывая собственные мысли и чувства, предлагает читателям портрет человека, начисто вываливающегося из блистательного мира ученых. Это — недо-ученый, это — шрамик на лице великолепной цивилизации землян, устремленной к поиску и открытиям. То, что он впоследствии недостойно поведет себя, спасая возлюбленную, но бросив на верную смерть детей, дополняет нарисованный Стругацкими портрет и придает ему привкус социального атавизма: человек прошлого в мире будущего, личность, неспособная быть полноценной единицей нового общества…

У «классических» Стругацких и, тем более, у поздних градус публицизма весьма высок. Собственно, они вынесли в текст своих повестей язык и темы общения, происходившего на интеллигентских кухнях, на работе — на обеде, за чаем — или же в каком-нибудь походе, в окружении друзей-интеллигентов.

Поэтому человек соответствующего склада, открывая книгу, видел: все эти Нуль-физики, Д-звездолетчики, космодесантники и прогрессоры — такие же люди, как и он сам. Они также мыслят. Они о том же мыслят. Отличный тому пример — разговор на тему о противостоянии «физиков» и «лириков» будущего в «Далекой Радуге» (эпизод, когда Горбовского не хотели пускать к «Тариэлю» и он должен быть принять участие в беседе местных физиков, ожидающих выдачи ульмотронов). Они так же шутят и, кстати, уснащают иронией каждую вторую реплику — той иронией, которую донесли до наших дней комедии тех лет… Привалов из «Понедельника…» — это, в сущности, тот же Шурик из «Кавказской пленницы» или «Операции „Ы“». Поэтому для интеллигенции того времени тексты Стругацких оказались кладезем афоризмов, чуть ли не универсальным средством опознавания себе подобных. Всё это были меткие выражения, выросшие из жизни НИИ, академгородков, тех же интеллигентских кухонь, из задушевных бесед за полночь под крепкие напитки — в то время, когда ничего свободнее кухонных бесед в общественной коммуникации просто не существовало.

Оттуда пришло, кстати, и пародирование речи всякого рода чугунных начальников (наподобие Камноедова из «Сказки…» или какого-нибудь Домарощинера из «Улитки на склоне»). Оттуда же — пародии на речь раздувающихся от спеси академических ничтожеств (Выбегало из «Понедельника», смешивающий «французский с нижегородским»).

Братья Стругацкие завоевывали аудиторию образованных людей, сокращая до минимума дистанцию между ними. Эта одна из характерных черт их стиля. Они как будто сами входили в квартиру к типичному советскому инженеру, просили чаю или уж сразу «Агдама», а потом, усевшись напротив хозяина, начинали понятный всем разговор: «Помнишь, как ты вчера в курилке спорил с Маневичем, отомрет ли семья в будущем и что она такое в настоящем? Ага, вспомнил. Так вот, послушай…»

42

Хотя повести Стругацких насыщены рассуждениями на философские темы, они в большинстве случаев оставляют впечатление очень высокой динамики. Это относится и к «Трудно быть богом», и к «Парню из преисподней», и к «Понедельнику…», и к «Далекой Радуге».

Что дает такие ощущения? Откуда берется динамика?

Прежде всего, огромную часть произведений братьев Стругацких составляют диалоги. Они легкие, текучие, стремительные. И они получались у дуэта мастерски.

У зрелых Стругацких не найдешь развернутых литературных портретов в духе русской классики XIX века или советской реалистической литературы. Если братья Стругацкие хотели предложить читателю портрет одного из персонажей, им достаточно бывало дать несколько наиболее характерных, ярких, запоминающихся черт, и читатель дорисовывал все остальное сам. Вот весьма удачный пример — Наина Киевна Горыныч из повести «Понедельник начинается в субботу»: «Хозяйке было, наверное, за сто. Она шла к нам медленно, опираясь на суковатую палку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее было темно-коричневое; из сплошной массы морщин выдавался вперед и вниз нос, кривой и острый, как ятаган, а глаза были бледные, тусклые, словно бы закрытые бельмами».

Дополнительную скорость текстам Стругацких придавало скудное число эпитетов. У них мало предложений с обильными причастными и деепричастными оборотами, мало предложений сложносочиненных. А если такое предложение все-таки необходимо, то выше и ниже него обязательно будут поставлены предложения короткие, всего из нескольких слов. Таким образом, братья Стругацкие «нагружали» своих читателей весьма солидной поклажей, состоящей из научных идей, философских тезисов, социальных оценок. И они прилагали колоссальные усилия, стремясь облегчить труд своих читателей.

Кроме того, дуэт уничтожал дистанцию между собой и читателями: «Либо мы с тобой одной крови, либо не читай, это не для тебя».

В конечном итоге именно эта художественная манера принесла братьям Стругацким триумфальный успех. Они превосходно понимали: для писателя содержание идей — полдела, не менее важно, как это всё говорится. И если без раздумий над первым литератор просто плодит пустоту, то без понимания второго он так же просто превращается в заурядного лектора.

Глава четвертая. ГОДЫ ТОЩИХ КОРОВ

1

В апреле 1970-го в Комарово начат «Малыш».

История этой повести и проста и непроста одновременно.

Ощущение литературного неблагополучия (пусть даже кажущегося) вообще свойственно много работающим писателям, а особенно свойственно оно писателям, работающим много и соответствующей отдачи не получающим. После успехов, упрочивших известность Стругацких, наступала долгая пора разочарований. Не в творчестве, нет. Разочарований — с печатанием. Сам по себе писатель свободен всегда. Он свободен при любом, даже самом тоталитарном режиме. Если он не выходит на площадь со своими требованиями (или рукописями), он неинтересен властям. Они его не замечают. Говори, что хочешь, пиши, что хочешь. Странно, но беседы на кухнях властям даже нужны, потому что поддерживают в обществе некий важный для властей тонус. Ну да, человек что-то там пишет, может, откровенно враждебное, но ведь для себя, для узкого круга друзей. И бог с ним! Если даже пишет опасные вещи, — ничего страшного, пока всё это не выходит за пределы кухни. Он может написать даже нечто несусветное, даже рушащее основы, ну и что? Сиди себе на кухне, рушь основы.

Другое дело, если такой человек вдруг захочет тиражировать свои разговоры!