Александра Богданович - Три последних самодержца Страница 72

2 марта.

Рассказывали нам про Финляндию, что по случаю манифеста она надела траур — все женщины и мужчины в трауре, в магазинах только черные вещи выставлены. На Бобрикова финляндцы не сердятся, говорят про него, что он исполняет приказания, которые отсюда присылаются, но бранят Победоносцева, Куропаткина и Плеве, считая последнего автором манифеста.

4 марта.

Псковский губернский предводитель Новосильцев говорил, что не студенты делали безобразия в университете 1 марта — били стекла в актовом зале, но переодетые в студентов провокаторы.

5 марта.

Теперь в Петербурге разбирается вопиющее дело Казачьего полка. Подсудимыми оказываются три генерала, которые раньше командовали этим полком, — Короченцев, Жеребков и Иловайский. Продолжались там в полку злоупотребления более 16 лет. Раскрыл их назначенный туда командиром Варламов, которому подали смету на содержание полка вдвое больше, что его поразило. На его вопрос, почему столько требуется, ему ответили, что «это ему выгодно будет». В список были поставлены выдачи и льготным. Варламов сократил эти выдачи. Это навлекло на него такие неприятности, что его самого заподозрили, отрешили от должности, и он три года состоял в опале. Дело это очень грязное.

6 марта.

Говорили нам, что в своей речи в Военно-медицинской академии после беспорядков 8 февраля Куропаткин назвал полицию «темной силой». Плеве про Клейгельса сказал, что в общественном мнении он так упал, что ему не подняться, что нагайки ему не простят.

7 марта.

Клейгельс говорил о приехавшей в Петербург финской депутации (325 человек), что он проследил за ней, куда и как ее разместили. Затем он вызвал 8 человек из ее состава и объявил им, что не позволит им ходить массами по городу, что ослушников вышлет из города, а так как они уже начали путешествия, знакомство с городами, то возможно, что, при их ослушании, они уедут дальше в Россию. Вчера мы слышали, что депутаты начинают понимать, что своего здесь не добьются, и некоторые из них уже уехали обратно в Финляндию. Царь депутацию не принял.

8 марта.

Анастасьев зашел из Гос. совета, говорит, что между министрами глухая вражда, что записка о студентах повредила Витте, что члены Гос. совета против Горемыкина и Боголепова. Муравьев (юстиция) сказал Анастасьеву, что Ванновский отлично ведет дело дознания, вполне отрицает политическую подкладку в этих беспорядках, на которой Горемыка настаивает. По мнению Апастасьева, даже прокламации, которые бродят повсюду, якобы выходят из Департамента полиции, — это уж чересчур. Горемыка распускает про записку Витте, что он ее сам пропагандирует между студентами.

9 марта.

Пантелееву сказал А. П. Игнатьев, что царь принимал ректора Сергеевича и профессоров и что ректор настаивал у царя, что необходимо ему дать конституцию. По словам Пантелеева, царь желал бы восстановления III отделения, но это сделать несвоевременно, да и все министры против этого восстанут.

10 марта.

Вот письмо, которое Суворин написал 8 марта:

«Прошу вас передать Е. В., что «документ» (документ, данный Клейгельсом, сведения, им посланные в комиссию Ванновского), доставленный мне, убедил меня, что если со стороны студентов и было что негожее, то и со стороны полиции; и полиция уже потому виновата, что ее было невообразимое множество — одних городовых с околоточными и офицерами до 1089 человек. А если считать жандармерию и конницу полицейскую, то, пожалуй, выйдет, что на каждых двух студентов был один страж — конный, либо пеший. Разве при такой силе можно бить кого-нибудь? А лупить нагайками никого не следует. Я бы это Клейгельсу сказал. Если будет что нового, пожалуйста, передайте по телефону. А то я приехать могу. Мне только обедать трудно, а приехать по делу готов. Сегодня меня колотят в «Спб. ведомостях» — сравнивают акт 20 февраля 1899 года (назначение комиссии Ванновского) с 19 февраля 1861 г. Вот куда пошло. Признаюсь, не ожидал (см. выписку в «Спб. ведомостях» из «Либавских новостей»). Очень любопытно. Точно конституция идет. А князь Ухтомский все это одобряет и подзуживает (это слово не разобрала). Мне скверно. Хотелось уехать в Москву. Но еще хуже буду волноваться».

13 марта.

Дейтрих говорил Е. В., что между Россией и Англией ладится полное соглашение относительно китайских вопросов. Значит, Англия успела нас отуманить. Наши государственные люди никуда не годятся по сравнению с англичанами.

Во французской газетке «Petit Bleu» напечатано про одного сановного дипломата, которого газета не назвала, что он, нуждаясь в деньгах, продал якобы немцам военную франко-русскую конвенцию, и, когда это дело открылось, тогда французы, во избежание скандала для дипломата, сделали козлом отпущения Дрейфуса, которого судили, осудили и отправили на Чертов остров. На другой день другая газетка, «Fronde», назвала имя дипломата — барон Моренгейм — и говорит, что поэтому-де он был смещен со своего поста, поселился в По, так как ему въезд в Россию воспрещен. В «Temps» напечатано интервью корреспондента газеты с Моренгеймом, в котором он оправдывается.

15 марта.

Сегодня был Клейгельс. Сказал, что для правительства лучше, что вся студенческая история приключилась после праздника их, 8 февраля, а не в прошлом году, когда они затеяли панихиду по Ветровой, которую полиции удалось парализовать, не допустить. Тогда студенты еще не были готовы для производства беспорядков по всей России, но летом у них собрался их комитет в Москве, и тогда они придумали всю эту организацию. В Киеве университет закрыт, 52 студента высланы. Н. П. Петров был на вокзале железной дороги, когда они уезжали из Киева, видел торжественные проводы, которые им были устроены всеми студентами, которых на вокзале набралось до 1000 человек, другим пассажирам не было места войти на станцию. Студенты, провожавшие, пели Марсельезу и другие самые безнравственные песни.

Собрались сегодня к завтраку Остен-Сакен, Валь и Андреев. Валь нападал на полицию, на Клейгельса, на Горемыку, находил, что это дело студентов раздуто, выдумано самим Горемыкой, который хочет удержаться на своем месте тем, что царя будет держать в уверенности, что спасает его от анархистов; что Петров не позволяет Горемыке уходить, его учит, как действовать; что с уходом Горемыки выгонят и Петрова. Валь говорил, что на Румянцевской площади было два отряда конной полиции по 50 человек. Клейгельс же вчера уверял, что полиции там было только 35 человек под начальством Владимирова и что полиция якобы оборонялась от нападений студентов.