Виктор Фрадкин - Дело Кольцова Страница 74

— Я замучился с ним, — говорил Бабель, — а когда приехали в Париж, собрались втроем: я, Эренбург и Пастернак — в кафе, чтобы сочинить Борису Леонидовичу хоть какую-нибудь речь, потому что он был вял и беспрестанно твердил: «Я болен, я не хотел ехать». Мы с Эренбургом что-то для него написали и уговорили его выступить.

Кстати сказать, по поводу поездки Бабеля и Пастернака на конгресс тоже было специальное решение:

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б) «О ПОЕЗДКЕ БАБЕЛЯ И ПАСТЕРНАКА НА МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОНГРЕСС ПИСАТЕЛЕЙ В ПАРИЖЕ»

19 июня 1935 г.

О поездке Бабеля и Пастернака на Международный конгресс писателей в Париже (ПБ от 19. IV. 35 г., пр. № 24 п. 122)

Включить в состав советских писателей на Международный конгресс писателей в Париже писателей Пастернака и Бабеля.

В этом постановлении есть одна странность — дата его появления. Многие участники парижского конгресса оставили после себя воспоминания. Из них следует, что вопрос о неучастии Бабеля и Пастернака возник только на третий день заседаний, то есть где-то 23–24 июня. Видимо, дата решения Политбюро, а точнее — Сталина о поездке писателей на конгресс проставлена задним числом из соображений «престижа».

Конгресс, с точки зрения Сталина, закончился провалом, хотя была создана Ассоциация писателей и ее руководящий орган — Комитет, приняты всяческие антифашистские резолюции, но все это было не то, что требовалось Хозяину. Завершающим аккордом, как это всегда бывало после таких мероприятий, стал роскошный банкет в советском посольстве.

По возвращении в Москву Щербаков и Кольцов были вызваны к Сталину. Подробный доклад о всех перипетиях конгресса сделал Щербаков. Сталин очень интересовался ходом конгресса, особенно деятельностью советской делегации и отдельных ее членов. Хозяин обратил внимание на неодобрительный отзыв Щербакова о поведении Эренбурга и обратился к Кольцову:

— Товарищ Кольцов, вы рекомендовали Эренбурга в секретариат конгресса?

Это был не столько вопрос, сколько напоминание.

— Да, товарищ Сталин. У Эренбурга хорошие связи с французскими писателями. Его там широко знают.

— Он вам помогал в возникших трудностях?

— Товарищ Сталин, у него часто бывало свое мнение.

— А вы могли его вышибить? Не могли вышибить? Значит, нечего теперь жаловаться, — сказал Хозяин и при этом неодобрительно взглянул на Щербакова.

Ни малейшего неудовольствия по адресу Эренбурга Сталин не проявил. Видимо, Хозяина вполне устраивало, а возможно, и было запланировано «особое мнение» Эренбурга по отношению к руководству делегации.

Очевидно, оно было нужно Хозяину, как доказательство и свидетельство плюрализма во взглядах и мнениях, существующих в советском обществе.

ЭПИЗОД С АНДРЕ ЖИДОМ

Еще одна «претензия» следствия к Михаилу Кольцову — визит в Советский Союз французского писателя Андре Жида, точнее, не сам визит, а книга, написанная Жидом, в которой он делится своими впечатлениями об увиденном им в СССР. Как уже отмечалось, Сталин был весьма заинтересован в визитах известных деятелей культуры в страну для популяризации советского строя за границей. Андре Жид был именно таким человеком: известный писатель, имевший авторитет и популярность во Франции, — короче говоря, «инженер человеческих душ», каковым его, как и Ромена Роллана, назвал Горький в своем выступлении на 1-м Съезде писателей, повторяя выражение Вождя. Очевидно, что кандидатура Андре Жида, как персоны грата для поездки в СССР, была утверждена весьма высокой инстанцией. К агитации за поездку Жида в СССР подключили Эренбурга.

Было, надо сказать, одно обстоятельство, дискредитировавшее писателя в глазах Сталина, — это сексуальная ориентация Жида. Эренбург, имевший с Жидом несколько встреч, во время которых он уговаривал писателя поехать в СССР, писал: «Незадолго до своей поездки в Советский Союз он (Жид) пригласил меня к себе: „Меня, наверно, примет Сталин. Я решил поставить перед ним вопрос об отношении к моим единомышленникам…“ Хотя я знал особенности Жида, я не сразу понял, о чем он собирается говорить Сталину. Он объяснил: „Я хочу поставить вопрос о правовом положении педерастов…“». Надо думать, что об этом разговоре Эренбург сообщил в Москву, и, вполне возможно, что о нем доложили Сталину, когда тот потребовал характеристику Жида. И скорее всего, именно по этой причине Сталин Жида не принял, хотя надо сказать, что Вождь, как правило, встречался со всеми наиболее авторитетными писателями Запада, посещавшими СССР.

Эренбург дает Жиду следующую характеристику: «А основной его чертой было величайшее легкомыслие. Одни восторгались его смелостью; другие, напротив, упрекали его в чрезмерной осторожности; а мотылек летит на огонь не потому, что он смел, и улетает от человека не потому, что осторожен, он не герой и не шкурник, он только мотылек». В одном Эренбург прав: чем, как не легкомыслием объяснить тот факт, что в самом начале тридцатых годов совершенно неожиданно Жид объявил себя сторонником коммунизма и СССР, не зная истинного положения вещей в «стране победившего социализма». Но, как показало дальнейшее, в общей оценке личности Андре Жида Эренбург явно ошибся.

Визит Жида в СССР начался 17 июня 1936 года. Одной из целей его поездки была встреча с Горьким, но эта встреча не состоялась — 18 июня Горький скончался. Смерть «Буревестника» покрыта тайной, и до сих пор нет полной ясности: то ли он умер из-за болезни, то ли был убит по приказу Сталина. Но даже если бы Жид приехал в Советский Союз на несколько дней раньше, он все равно не смог бы увидеться с больным Горьким — к тому никого не пускали. Французского писателя Луи Арагона, приехавшего из Парижа по приглашению Алексея Максимовича вместе с женой, известной писательницей Эльзой Триоле, и бывшего вместе с ними Михаила Кольцова не впустили даже в приусадебный парк. Они долго просидели перед воротами в автомобиле и видели, как оттуда выехала машина, увозившая докторов — это было утро смерти Горького. Вот, что пишет об этом сам Арагон:

«…18 июня, перед усадьбой… Автомобиль. Водитель спорит со стражей, цепь на воротах опускается. Это доктор. Может быть, после его визита мы будем иметь право? Михаил ходит к страже и обратно к нам. Еще проходит час. Снова выезжает автомобиль. Михаилу удается приблизиться к нему. Доктор его знает, они переговариваются… Горький умер. Нам ничего не оставалось, как уехать. У Михаила были слезы на глазах. И он все время говорил, что Старик очень хотел нас видеть перед тем, как умереть… Тогда еще никто не знал, не думал, что эта смерть после долгой болезни была убийством…