Драбкин Артем - Я дрался с Панцерваффе. Страница 75

Атака на деревню началась примерно в полдень после короткой артподготовки. В атаку пошла пехота, а за ней танки. Шли по высокой спелой ржи. «Виллисы» с трудом прокладывали себе дорогу. Подпустив танки на 300-400 метров, немцы открыли сильный огонь. Несколько наших танков загорелось. Мы отцепили орудия примерно в 300 метрах от окраины деревни и открыли ответный огонь. Пехота сначала залегла, а потом побежала назад. Танки стали маневрировать, постепенно смещаясь влево, а мы остались одни на открытой местности. Мы успели сделать траншейки для колес и откинуть щиток. Орудия практически утонули во ржи. Я приказал командиру второго огневого взвода сосредоточить огонь орудий по минометной батарее, которая вела по нам сильный огонь, а сам управлял огнем первого и второго орудий по танкам и противотанковым орудиям. От разрывов мин и снарядов загорелась рожь. Дым мешал стрелять, но отчасти прикрыл нас от немцев. А тут еще танк горит справа в двадцати метрах. Немцы пошли в атаку при поддержке танков, а у меня все мысли о том, что у него боекомплект 100 снарядов. Как рванет и куда башня полетит? Огонь веду, а правым глазом смотрю, когда же он взорвется. И он, когда рванул, башня подлетела, но, слава богу, не упала на орудие. Огонь, дым, пламя. Ой, страшно!

Подпустили мы пехоту метров на 50-60 и открыли огонь на картечь. Конечно, пустили в дело и автоматы. Они откатились. В это время наша пехота опять пошла в атаку при поддержке оставшихся четырех танков и заняла деревню. В этом бою батарея уничтожила два средних танка, три штурмовых орудия, четыре миномета и порядка двух взводов пехоты. При этом мы потеряли два орудия вместе с расчетами, одно орудие было повреждено. Целым осталось только первое орудие, вместе с которым я находился. Погибли два водителя «виллисов» вместе с машинами. Мы лежали, обессиленные от жары и от этого боя, возле орудия. Чувствую, кто-то бьет меня по плечу, открыл глаза – вроде командир полка: «Жив?! Рогачев!» – «Пить!» Откуда-то появился бочонок с водой. Мы с наводчиком первого орудия Михайличенко вдвоем припали к этому бочонку. Сколько воды выпили, не помню… За этот бой я был награжден орденом Красной Звезды…

Сколько всего на моем счету? Я не считал, но за всю войну больше двадцати танков и бронетранспортеров моя батарея сожгла.

Уральцы – героические люди. Они шли вперед, невзирая ни на что. Смелости и отваги много было, но опыта военного мало, поэтому потери были очень большие. Из тех пятерых ребят, что со мной командирами взводов пришли, никого не осталось… В августе армию отвели на переформировку. Перед этим произошел такой случай. Немцы отошли за реку Нугрь. Мы выдвинулись вперед и начали окапываться, занимая позиции у малозаметной, но нанесенной на карту дороги. Окопы копаем во ржи, метрах в пяти от кромки поля. Копают все – от командира батареи до станинных. Водители для «виллисов» тоже укрытия копают. Рожь высокая, нас за ней не видно, а первый выстрел бронебойным сделал, и она ложится – можно стрелять осколочным. Вдруг видим, «виллис» едет мимо нас прямо к немцам. Остановился. Вылезает майор: «Эй, бойцы, кто ваш командир?» – А там все разгоряченные, командиры взводов торопят солдат, ругаются, немцы того гляди в контратаку пойдут – видно, пехота накапливается, бронетранспортер подошел. Старший сержант Чичихин, вологодской богатырь: «Что кричишь? Кого тебе нужно?» – «Ты как разговариваешь?! Кто командир?!» – «Лейтенант Рогачев». – «Давай его сюда!» – «Товарищ комбат, там вас какой-то майор зовет». – «Какой еще майор? Какие у него погоны, артиллерийские или пехотные?» Майор уже кричит: «А ну немедленно ко мне!» Я выбегаю на дорогу, жара, пот градом, портупея, полевая сумка, бинокль болтаются: «Командир батареи лейтенант Рогачев!» – «Какой полк?» – «1513-й истребительный». – «Что вы делаете?» – «Оборудуем огневую. Немцы готовятся к атаке». – «А впереди кто?» – «Никого нету». – «Как никого? А где штаб Родина?» – «Вы проскочили поворот. Вам надо было километрах в полутора отсюда направо свернуть. – «А точно?» – «Точно». – «А ну, садись в машину». Он развернул «виллис», мы отъехали метров 500 в тыл, где его поджидали еще несколько машин. В них сидели какие-то люди в защитных комбинезонах без знаков различия. Я подошел, смотрю, сидят Жуков, командующий фронтом Петров. Жуков спрашивает: «Кто такой?» – «Лейтенант Рогачев, командир 3-й батареи 1513-го истребительного полка». – «Что вы делаете?» – «Оборудуем огневые позиции». – «Где штаб 30-го Уральского корпуса?» – «Так вы проскочили». Он как на них зыркнул – «Давай, продолжай. Смотри, никого не пропускай». – «Будем стоять насмерть». Они умчались, а я вернулся на батарею. Вскоре прибыл посыльный на мотоцикле с приказом сосредоточиться в таком-то районе – нас отводили на переформирование.

Когда Жуков попал в опалу и про него начали говорить, какой он подчас был плохой, как не жалел людей, я под Новый 72-й год написал ему поздравительную открытку. Пожелал ему доброго здоровья, написал, что мы, офицеры, его ценим и всегда помним. Напомнил про этот случай на Курской дуге. Попросил его книгу с автографом. Вскоре меня вызвали и вручили ее. Там многие генералы безуспешно пытались получить автограф, а я получил… Пойми – без потерь войны не бывает, а ему ставились такие задачи, при выполнении которых невозможно было считаться с потерей какого-то полка или дивизии. Так что я всегда ценил Жукова.

На отдыхе стали немножко в себя приходить. Пришло пополнение – новые расчеты, новые пушки. Полк получил звание гвардейского и сменил номер на 357-й.

Примерно в начале октября собрали офицеров и объявили, что полк будет переформироваться в истребительно-противотанковый, но на Су-76. Его офицеры должны будут пройти трехмесячную переподготовку. Было сказано, что те офицеры, которые желают переучиваться, должны дать согласие, остальные будут откомандированы в распоряжение командующего артиллерии Красной Армии. Я подумал, поговорил с оставшимися в живых ребятами и решил, что на этих самоходках я воевать не буду. Мы же видели во время Курской битвы, чего она стоит, эта Су-76. Пушка ЗИС-3 малоэффективная, броня тонкая, сверху она даже не прикрыта от минометного огня. Горели они… Их так и называли – Горьковские свечи. «Сорокапятка» на земле, чуть что, можно спрятаться, а из самоходки не выберешься.

В конце ноября я был откомандирован. Приехал в Москву в управление кадров. Думал, что удастся устроиться в батарею 152-мм орудий или хотя бы на самоходки с этим орудием. Я же на них учился. Не тут-то было! Оказывается, когда истребительные полки формировали, был издан приказ, устанавливающий нам полуторный оклад, премиальные за каждый подбитый танк (командир орудия – 500 рублей, наводчик – 300, и так далее), но также запрещавший использовать артиллеристов ИПТАП в других родах артиллерии. Даже после госпиталя они должны были направляться только в истребительно-противотанковые части, никуда больше. Мы об этом не знали. Мне дали предписание направиться в распоряжение командующего артиллерией 5-го механизированного корпуса, а там меня назначают опять командиром истребительной противотанковой батареи 45-миллиметровых орудий 1-го мотострелкового батальона, 2-й механизированной бригады, 5-го мехкорпуса. Разница между ИПТАПом и противотанковой батареей мотострелкового батальона существенная не в плане выполняемых задач, а в плане подчинения. ИПТАП подчинялся командующему артиллерией корпуса. Он ставил задачи, а уже командир полка распределял батареи для их выполнения. Здесь же батарея непосредственно подчинялась командиру батальона, который придавал ее той или иной роте.