Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4 Страница 75

— Спасибо. Все записано. И все-таки, Дмитрий Александрович, как же советский человек делается разведчиком? Что для этого нужно?

Пожилой человек с профессорской бородкой ответил не сразу.

— Я начну с второстепенного и закончу главным, основным. Чтобы быть хорошим разведчиком, надо много знать, то есть каждодневно упорно работать над собой в той области, которая в разведке стала вашей специальностью. Изучить несколько языков. Вербовщик должен быть не только умнее и хитрее вербуемого, он обязан еще и видеть дальше, понимать общее положение яснее и глубже. Словом, быть культурным и очень современным порождением того самого буржуазного мира, для разрушения которого он работает. Это первое и самое маленькое. Теперь второе, потруднее: разведчик должен быть актером, но не таким, как в наших лучших театрах, а в тысячу раз более совершенным, более знающим тип человека, каким он хочет представиться своим зрителям.

В театре зритель видит артиста на сцене издалека и только час-другой, и может даже заметить неловко наклеенные усы или несколько съехавший набок парик. Если актер не в духе или нездоров, он проведет свою роль на этот раз хуже, чем вчера и завтра, и все. Но вербовщик идет к цели по лезвию отточенного ножа, он постоянно живет среди своих зрителей, таких чутких и внимательных, как контрразведчики и полиция. За любой промах можно расплатиться жизнью, потому что первые подозрения вызывают именно мелочи, позднее подозрения влекут за собой проверку и слежку, а уж если дело дошло до этого, то вербовщик погиб. Я захватил с собой три фотографии, и если хотите, напечатайте их вместе с текстом беседы — пусть читатели посмотрят и убедятся в тщательности подделки.

Разведчик должен искренне верить в то, что говорит, иначе обязательно сфальшивит. Должен сначала вжиться в роль, потом полностью перевоплотиться. Поясняю примером. Однажды мне разрешили приехать после трех лет зарубежного подполья на одну недельку отдыха к матери. А она возьми и скажи, что день сегодня выдался невероятно жаркий. Я тогда долго выдавал себя за бразильца и поэтому немедленно вспыхнул: «Невероятно жаркий?! Эх, мама! Ты поживи у меня на родине, в Бразилии, — тогда узнаешь, что такое жара!» Увидел испуганные глаза старушки и спохватился.

А в Англии однажды девушка небрежно сказала, что ночью слышала мое бормотание во сне. Я вспомнил купринс-кого капитана Рыбникова и заставил товарищей прослушать мой бред после того, как надышусь наркозного эфира. Надышался и сдал экзамен: заговорил по-английски!

Но чего стоила эта безжалостная ломка самого себя? Месяцы мучительного принуждения думать на чужом языке! А смена «масок»: ведь у вербовщика их много и часто он их меняет по несколько раз в день… И вот теперь главное, самое основное, та трудность, с которой не сталкиваются разведчики буржуазных стран: когда американец работает во Франции или француз в Америке, то каждый остается самим собой как человеческая личность — обе страны буржуазные, во внутренней ломке нет необходимости. И самое трудное у них отпадает. А советский разведчик должен изменить в себе все — привычки, вкусы, образ мыслей, выкорчевать все, все, кроме одного — преданности Партии и Родине! Он постоянно один среди врагов, и эти два слова — Партия и Родина — остаются для него единственным звеном, на жизнь и смерть неразрывно связывающим его с прошлым и будущим. Психологически это тяжело и трудно, это не спокойное актерское раздвоение, а мучительная добровольная отдача себя на поругание, всего, кроме горящего в груди жаркого огня любви, верности и преданности. Нужно очень любить Родину и быть беспредельно преданным Партии, чтобы не особачиться от такой жизни! Сложную разведывательную технику можно освоить и можно привыкнуть к постоянной опасности, но сжиться с насилием над собой невозможно. Только во внутреннем горении спасение и залог успеха и окончательной победы советского разведчика над его противником. Только огонь преданности и любви сжигает все соблазны, страх и усталость! Да я вам сейчас зачитаю слова авторитета, которому в данном случае вы обязаны верить:

«Советский разведчик представляет собой чистейший и самый совершенный образчик особой человеческой природы. В этом, мне думается, заключается самая важная отличительная черта советского разведчика, гораздо более важная, чем его профессиональные качества и практика разведывательного искусства. Можно сказать, что он является своего рода конечным и высшим продуктом советской системы, воплощением советского образа мыслей».

— Великолепно! Кому принадлежат эти вдохновенные слова? — воскликнул я.

— Человеку, по-звериному ненавидевшему коммунизм, советскую власть и нашу страну. Шефу американской разведки — миллионеру Аллену Даллесу.

— Все записано! — сказал я. — Продолжайте!

— За внутренней подготовительной перестройкой следует внешняя. Она физически опаснее, но психологически легче. Я расскажу несколько эпизодов, в которых мне пришлось выступать в роли наглого гангстера из Сингапура и японского шпиона, веселого добряка, венгерского графа и надменного психопата, английского лорда. Для каждой роли, прежде всего, нужен паспорт. Все бумаги графа мне купили, и единственное, что от меня потребовалось, это внимательно проштудировать книг пятьдесят по истории, литературе и искусству Венгрии, сфотографироваться на венгерских курортах и тщательно изучить внешние приметы местного быта, а также понаблюдать за характерными особенностями поведения местных аристократов на скачках, в театрах и в церкви.

Во время очень торжественной религиозной процессии я неожиданно шагнул из толпы с таким идиотским видом религиозного фанатика, что кардинал обратил на меня внимание, улыбнулся и сделал жест благословения. Товарищ эту сценку удачно заснял. А кардинал числился по бумагам моим родным дядей, и с тех пор я эту фотографию всегда возил в чемодане, когда шел на операцию по графскому паспорту.

Английский паспорт выдал мне сам министр иностранных дел сэр Джон Саймон: он видел меня раз и мельком, но этого было достаточно, чтобы такой многоопытный старик, как сэр Джон, безошибочно признал во мне человека своего круга: именно таким образом разведчик как бы сдает экзамен на зрелость.

Да что там сэр Джон! Я сдал поистине невероятный экзамен! Только послушайте: в середине тридцатых годов в Берлине гитлеровцы напали на мой след. Подчиненные мне товарищи были из осторожности убраны за границу, а я отправился на обед к супруге высокопоставленного чиновника, с которым был связан (его тогда в городе не было). Зная, что на обед настойчиво напросился штурмбанфюрер гестапо, я шел, думая, что, вероятно, иду на последний званый обед в жизни. За столом гитлеровец говорит: «Граф, нам известно, что в окружении хозяина этого дома работает чей-то разведчик! — я замер: конец!! — Поэтому обращаюсь с просьбой — помогите найти и уничтожить его!»