Владимир Муравьев - Пестель Страница 75

Выслушав сообщение Лорера о разговоре с Юшневский, Пестель с сомнением покачал головой.

— Ну, а если мы ошибаемся? Как много мы потеряем? — сказал он.

Витт, которому Александр I еще в 1819 году приказал иметь наблюдение за многими украинскими губерниями, для чего дал право использовать специально подобранную агентуру, давно присматривался к Каменке и к семейству Давыдовых. Желая разобраться в подозрительном поведении Давыдовых, Витт направил туда своего агента помещика Бошняка. Бошняк сумел втереться в доверие своего дальнего родственника Лихарева — кстати, бывшего членом тайного общества, — а через него сошелся с Василием Давыдовым. «Приняв на себя личину гнуснейшего якобинства», показывая себя всюду «отчаянным и зверским бунтовщиком», Бошняк так близко сошелся с Лихаревым и Давыдовым, что от него у них не стало тайн. Он вошел настолько в курс дел Южного общества, что вскоре это позволило ему через Витта направить обстоятельный донос царю. В октябре 1825 года Витт отправился в Таганрог, где тогда находился Александр I, чтобы лично доложить императору о результатах деятельности Бошняка; теперь-то он считал себя застрахованным от любой ревизии.

Пестель, предупрежденный Юшневским, зрело все обдумав, сам пришел к убеждению, что предложение Витта носит провокационный характер. Давыдову он ответил, что предложение Витта следует безусловно отвергнуть, а узнав, кто виновник сближения с Бошняком, сделал «выговор словесный господину Лихареву за неосторожность».

Два доноса дали правительству довольно ясную картину заговора, но пока оно решило не принимать радикальных мер, надеясь узнать больше. Лишь в двух случаях оно проявило себя: во-первых, отменив смотр в Белой Церкви из опасения покушений, во-вторых, лишив одного из деятельных заговорщиков Повало-Швейковского командования Алексопольским полком — он был переведен тем же чином в Саратовский полк.

Последнее особенно встревожило заговорщиков. Не сомневались, что правительству известно об их деятельности, гадали только о степени осведомленности.

Недомолвки, предупреждения, брошенные вскользь осведомленными лицами, подливали масла в огонь. Незадолго перед случившимся Киселев довольно откровенно заметил Волконскому:

— Послушай, друг Сергей, у тебя и у многих твоих тесных друзей бродит на уме бог весть что, ведь это поведет вас в Сибирь; помни, что ты имеешь жену и она беременна; уклонись от всех этих пустячных бредней, столица которых в Каменке…

Вопрос, что предпринять, не оставлял Пестеля в покое. Общество, видимо, накануне полного раскрытия, дело стольких лет может рухнуть без всякой пользы для родины. В уме возникали самые невероятные планы. Самое фантастическое казалось выполнимым. Так, в ноябре 1825 года Лорер узнал о странном решении Пестеля.

…Как-то вечером, придя к нему, он застал его в особенно подавленном состоянии. Пестель, до того лежавший на диване, приподнялся и мрачно произнес:

— Николай Иванович, все, что я вам скажу, пусть останется тайной между нами. Я не сплю уже несколько ночей, обдумывая важный шаг, на который решаюсь… Получая чаще и чаще неблагоприятные сведенья от управ, убеждаясь, что члены нашего общества охладевают все более и более к notre cause [23], что никто ничего не делает в преуспеянии его, что государь извещен даже о существовании общества и ждет благовидного предлога, чтобы нас схватить, — я решился дождаться тысяча восемьсот двадцать шестого года, отправиться в Таганрог и принести государю свою повинную голову с тем намерением, чтобы он внял настоятельной необходимости разрушить общество, предупредив его развитие дарованием России тех уложений и прав, каких мы добиваемся. Недавно я ездил в Бердичев, в Житомир, чтобы переговорить с польскими членами, но и у них не нашел ничего радостного. Они и слышать не хотят нам помочь и желают избрать себе своего короля, в случае нашего восстания…

Пестель говорил об измене Александра своему либеральному направлению, о влиянии на него Меттерниха, но пораженный Лорер уже плохо его слушал.

— Признаюсь вам, Павел Иванович, — прервал он, наконец, его, — вы подымаетесь на рискованное дело. Хорошо, ежели государь снисходительно примет ваше извещение и убедится вашими доводами, ну, а ежели нет? Ведь дело идет о спокойствии и счастье целой страны. А как интересы государств, связанных принципом Макиавелли, перетянут на свою сторону императора Александра, что тогда будет? По-моему, вам одним не стоит решаться на такой важный шаг и нужно непременно сообщить ваш план хоть некоторым членам общества, как, например, Юшневскому, Муравьеву, хоть для того только, чтобы никто не мог вас заподозрить, что вы ищете спасения личного, делаясь доносчиком дела общего, в котором отчаиваетесь.

Пестель молча пожал Лореру руку и больше разговора об этом не заводил.

Через несколько дней Пестель объявил Лореру, что назначает его командиром 1-го батальона своего полка.

— У вас будет славный батальон, в особенности вторая гренадерская рота, настоящая гвардия, и с этими людьми можно будет много сделать pour notre cause [24]. Остальные роты легко пойдут за головой, а я надеюсь, что вы с вашим умением привязывать к себе сердца людей легко достигнете нашей цели, ежели бы она когда-нибудь понадобилась… Чтобы облегчить вам несколько ваши обязанности служебные, я переведу к вам в батальон капитана Майбороду…

Перспектива получить в помощники Майбороду не улыбалась Лореру.

— До сих пор мне кажется, — ответил Лорер, — что это ничтожный, низкий человек, да и прежде слышал я про него много нехорошего… Вы этого не знаете разве, что Московский полк, в котором он прежде служил, заставил его выйти из него за шутку, которую он сыграл с одним из своих товарищей? Тот дал ему тысячу рублей на покупку лошади. Майборода, возвратившись из отпуска, уверил, что лошадь была куплена, но пала, и денег не возвратил, хотя все это было выдумано. К тому же он и по службе мне не товарищ, потому что очень строг с людьми, а я ему, как батальонный командир, не позволю этого без моего ведома.

То, что Майборода нечист на руку, Пестель испытал на себе. Незадолго перед тем он посылал его в Москву для закупки необходимых вещей для полка, но тот вернулся без вещей и не смог отчитаться в суммах, которые ему были доверены. Однако Пестель ценил в Майбороде знатока «фрунтовой службы» и полагал, что его старания сыграли роль в высокой оценке полка на маневрах 1823 года. Пронырливый же капитан, хорошо распознавший своего командира, расположил его к себе «вольнодумными» разговорами. Расположение Пестеля зашло так далеко, что в конце 1824 года Майборода был принят в тайное общество.