Кло Андре - Харун Ар-Рашид Страница 75

Суть лучшая зараза, разъедающая человека.

Чтобы избежать зла, с ним нужно порвать.

Когда моя доля времени истечет,

Мне не хватит жалоб и рыданий.

Память обо мне сотрется; моя забытая

Любовь подарит другу друга.

Он также умел упрашивать и умилостивлять халифа правоверных:

Мой эмир так благороден, что люди, если могут,

Расстилают для него на земле ковры из своих щек.

На тебя могли бы посетовать наши верховые животные,

Они несут нас к тебе легко и без бремени;

Но покидают они тебя очень тяжело нагруженными.

Башар ибн Бурд, знакомец Махди и его двора, принадлежал к тому же поколению. Имея персидские корни, этот великий поэт писал на арабском и не скрывал своих симпатий к маздеизму и своим предкам. Хотя он не пользовался большим почетом, в значительной мере благодаря своим выпадам против арабов, его тем не менее терпели, считаясь с его великим талантом и высоким покровительством, которым он пользовался. В 783 г., когда Махди отвернулся от него, он был убит, а его тело сброшено в Тигр. Его чувственность, иногда близкая к непристойности, находила выражение в безупречной форме. Он воспевал любовь:

Да, клянусь Богом,

Я желаю быть околдованным

Волшебством твоих глаз.

Но в его стихах также присутствует мотив разочарования и печали:

Я плачу о тех, кто дал мне отведать вкус своей любви,

Потом, едва успев возбудить во мне желание, заснули […]

Между грустью и мною

Завязались долгие отношения,

Которые никогда не разорвутся,

Если только однажды не истечет вечность.

Список этих поэтов VIII–IX вв., которые смешивали мистику и эротику, страсть к вину и любовь к Богу, влечение к мальчикам и прекрасным рабыням, не забывая ни о разочарованиях жизни, ни о страхе смерти, можно продолжать долго. Наконец, вспомним об Аббасе ибн ал-Ахнафе, который стоял ближе всех к Харуну ар-Рашиду и чьими предками также были персы. Он воспевал куртуазную любовь и пользовался большим влиянием в Испании:

Ты рассказал мне о ней, о Саад, и этим распалил мою страсть.

Не прекращай, о Саад, и этим ты продолжишь свою речь…

Я питаю к ней горячее желание,

И мое сердце не знает никакого другого,

Горячее желание, какого нет ни в прошлом, ни в будущем.

Эта поэзия, которая во времена Харуна ар-Рашида была полна бьющей через край энергии, оставила глубокий след в арабской литературе. Однако она довольно быстро выдохлась и в следующем веке сошла со сцены. И ей на смену снова пришла древняя, более настоящая и близкая истинным человеческим чувствам.

В сфере литературы греческое влияние оставалось очень ограниченным. Однако иначе дело обстояло с литературным наследием Персии. Многие ученые и «секретари» иранского происхождения содействовали переводу этих произведений на свой язык. Наиболее известным примером является перевод индийского сказания «Калила и Димна», сначала на персидский, а затем и на арабский язык, выполненный Ибн ал-Мукаффой. Эта книга, составленная в IV в. брахманом по имени Бидпаи, излагает историю двух братьев-шакалов при дворе у льва. Она получила огромное распространение и стала источником вдохновения для многих других сочинений. Кроме того, Мукаффа перевел на арабский объемистую Историю Ирана, которая долгое время оставалась основным историографическим произведением об этой стране. Арабо-исламскую культуру обогатили и другие произведения иранской литературы, посвященные самым разным темам от истории до оккультных наук, разумеется, включая нравственность.

Можно также отметить реакционное движение проиранских кругов против арабской культуры, получившее названия шуубийя, смысл которого можно передать как «движение неверных» (Claude Cahen). По одну сторону находились подражатели Ирана, гордые своим интеллектуальным превосходством и важным государственными постами, которые они сумели занять, и представлявшие собой рафинированную светскую элиту; по другую — носители арабских традиций, утверждавшие свою верность прошлому, покрывшему их славой. Во времена Харуна ар-Рашида этот раздор между сторонниками древнего и современного, не лишенный социального, если не этнического подтекста, стал особенно заметным во всех сферах жизни.

В самом начале IX в., хотя арабская поэзия начала развиваться в новом направлении, она также получила мощный импульс от Джахиза. Он родился в Басре и вернулся туда перед смертью восемьдесят лет спустя, проведя большую часть своей жизни в Багдаде. Этому полукровке мы обязаны работой, не имевшей равных ни в его время, ни, наверное, в какое-либо другое. Он оставил около двухсот произведений на самые разнообразные темы: наука, история, этнология, богословие, грамматика. В своей Книге о скупцах он обрисовал арабское общество, превознося щедрость арабов, которую он противопоставлял корыстолюбию персов. Его Книга о животных представляет собой трактат по естественной истории, в Байян — по риторике. Он также написал книги, посвященные тюркам, христианам, евреям и др. Обладая энциклопедическим умом, он составил обзор познаний своей эпохи. Этого моралиста, эссеиста можно сравнить с Люцианом, Мольером и Вольтером. Современный ему писатель Ибн Кутайба сказал о нем: «Это вершина богословия, он сильнее всех в построении доказательств и искуснее всех в преувеличении мелкого и приуменьшении крупного. И его могущество таково, что он может обосновать противоположности: он может доказать как превосходство черных над белыми, так и обратное». По мнению Шарля Пела, крупного специалиста по Джахизу, «если говорить о наблюдениях и красках, то параллели с ним можно найти, скорее, у Ла Брюйе и Мольера, нежели у других арабских писателей».

Сочинения Джахиза, значительные как по объему, так и по своей новаторской сути, занимают место в первых рядах арабской литературы. Влияние, которое он оказал на новую культуру соответствует его плодовитости. Именно он, родоначальник адаба, возвел арабо-мусульманскую культуру на вершину совершенства.

Адаб означает «привычку», «обычай», но в первые века ислама это слово получило смысл «хорошее образование», «учтивость», «галантность». Согласно Ф. Габриели, оно знаменует собой «постепенное утончение бедуинской этики и обычаев под воздействием ислама». В широком смысле это слово приобрело интеллектуальное значение «совокупности знаний, делающих человека учтивым и галантным», то есть его можно понимать как аналог принятого в XVII в. термина «приличный человек».

Вскоре после возникновения ислама репутацией воспитанных людей пользовались те, кто понимал учение Мухаммеда и тонкости арабского языка. Поэтому горожанин отправлялся к бедуинам, чтобы усовершенствовать свое владение арабским. По мере развития учения ислама к вышеупомянутым требованиям добавились религиозные науки и познания о культуре завоеванных стран. Первым адабом, в этом расширенном смысле, и стал Ибн Мукаффа, переводчик «Калили и Димны», осуществивший синтез арабской и персидской культуры.