Родерик Грэм - Мария Стюарт Страница 79

Правдоподобие практически не имело значения, так как все показания без исключений возлагали вину на Босуэлла; ни один другой представитель знати не был упомянут. Из добытых показаний явно вытекало, что Босуэлл действовал один и только он несет ответственность. Поскольку все остальные были его подчиненными, они были обязаны выполнять его приказы. Это было очень удобное решение, поскольку к тому времени, когда были собраны все эти показания, сам Босуэлл находился в изгнании.

Сразу после убийства распространились слухи о соучастии Марии. Гусман, испанский посол при дворе Елизаветы, слышал, что Мария была в Данбаре с Аргайлом, Босуэллом и Мортоном. Он немедленно решил, что Мария заранее знала о готовящемся убийстве, и пришел к заключению: «Даже если королева сумеет оправдаться, дело все равно останется темным». На самом деле Марии в Данбаре не было, однако Гусман уже связал ее с основными заговорщиками.

Когда известия достигли Елизаветы, она реагировала со своей обычной практичностью, приказав запереть все двери, ведущие в ее покои, оставив лишь один хорошо охраняемый вход. Королева высказала Гусману свои сомнения в том, кто был настоящим виновником, и вновь был поднят роковой вопрос о новом браке. Елизавета послала Киллигру расследовать положение дел в Шотландии и передала с ним письмо к Марии, написанное в самых сильных выражениях:

«Мадам, я не верю своим ушам, а сердце мое исполнено ужаса после получения известий о страшном и отвратительном убийстве… Я не могу скрывать от Вас, что жалею Вас больше, чем его. Я не исполнила бы своего долга верного друга и родственницы, если бы не призвала Вас защитить свою честь, а не смотреть сквозь пальцы на необходимость отомстить тем, кто сослужил Вам такую службу… Я советую Вам принять это дело близко к сердцу, так, чтобы Вы не опасались затронуть тех, кто ближе всех к Вам. Тем самым Вы покажете всему свету, какой благородной правительницей и верной женой являетесь».

Письмо демонстрирует всю эффективность тайной службы Елизаветы. Точное воспроизведение фразы «смотреть сквозь пальцы» может быть совпадением, однако явно намекает, что подслушивавший под дверями слуга сообщил Елизавете о содержании Крейгмилларского соглашения. Кроме того, настолько прямо, насколько это возможно между двумя независимыми правительницами, Марии было сказано арестовать Босуэлла — «тех, кто ближе всех к вам». В то же самое время Лондона достиг ложный слух, будто бы лорды Марии сказали ей, что «так как она теперь — одинокая женщина… ей стоит разделить ложе с Босуэллом». Киллигру немедленно были даны инструкции прекратить всякие намеки на сохранение «дружбы» и непременно настаивать на ратификации Эдинбургского договора. В начале марта Киллигру был принят Марией «в темной комнате и не мог видеть ее лица», однако счел ее весьма огорченной.

Савойский посланник Моретта тоже имел подозрения о непосредственном соучастии Марии в преступлении. Он сообщал, что на воротах Холируда был помещен плакат со следующими словами: «Я вместе с графом Босуэллом и прочими, чьи имена вскоре будут объявлены, совершила это деяние». Босуэлл реагировал на это вполне типичным для него образом: пообещал, что, когда автор этого поклепа будет обнаружен, он «омоет руки его кровью». Друри сказал о нем: «Когда он говорит с любым, кто не служит ему, его рука ложится на рукоять кинжала, а лицо приобретает странное выражение».

В начале марта появился новый плакат, снова выдвигавший обвинения в убийстве и прямо связывавший Марию с Босуэллом. На нем была изображена обнаженная русалка с короной на голове (в то время «русалка» на уличном жаргоне означала проститутку). В правой руке русалка держала морской анемон, символизировавший женские половые органы, а в левой ее руке была свернутая сеть, с помощью которой она пленяла неосторожных моряков. Поскольку изображение русалки было обрамлено королевскими инициалами «МЯ», не оставалось никаких сомнений в том, кого оно подразумевало. Под ним был изображен заяц — символ Босуэлла, принадлежавшего к семейству Хёпбернов, — и буква «Н», окруженная обнаженными мечами. Для людей XVI века, разбиравшихся в тонкостях геральдики, намек был прозрачен: шлюха Мария соблазнила жестокого Босуэлла.

У Марии была возможность продемонстрировать свою власть правящей королевы, предприняв решительные действия. В подобной ситуации Диана де Пуатье легко побудила бы своего монарха к массовым арестам; Екатерина Медичи отдавала бы приказы лично, и после лишь совершенно необходимых для пользы дела пыток за истину был бы принят сценарий, освобождавший ее даже от малейшего подобия вины; Елизавета принялась бы все отрицать и разыграла бы целый спектакль, обратив гнев на тех, кто подписал Крейгмилларское соглашение, и отправив их всех в Тауэр. Мария же, казалось, впала в прострацию и, находясь под полным влиянием Босуэлла, не сделала ничего. Сэру Джеймсу Балфуру, однако, было не до прострации: его обвиняли, и, пожалуй, справедливо, в том, что он приказал убить одного из своих слуг из опасения, что тот донесет на него. Морей, который конечно же находился в Файфе в ту роковую ночь, настойчиво просил паспорт для заграничного путешествия. Документы были ему выданы, и 7 апреля он спешно отправился в добровольную пятилетнюю ссылку. Теперь заговорщики были изолированы друг от друга, и настало время для их ареста. Но у Марии не было верных союзников, которые подтолкнули бы ее к действиям, которые она не хотела предпринимать. Единственным голосом, требовавшим правосудия, был голос графа Леннокса, отца Дарнли и заклятого врага Шательро и Морея. Мария лишилась поддержки всей знати, за исключением заговорщиков, которых она молчаливо поощряла; они же без всяких угрызений совести готовы были бросить ее на произвол судьбы. Как часто случалось в жизни Марии, она создала вакуум власти, и его заполнил граф Босуэлл. В конце марта Друри сообщал Сесилу: «Все делается через Босуэлла». Ходили упорные слухи, что Мария выходит за него замуж.

Босуэлл был человеком, готовым воспользоваться сложившимися обстоятельствами, а его жизненная философия была достойна главы мафиозного клана. У него не было продуманного плана по обретению короны Шотландии, он просто хватал то, что само шло ему в руки и приносило выгоду. В военном отношении он был известен как мастер быстрой внезапной атаки — эта тактика была наиболее эффективна при управлении беспокойным Пограничным краем. Как дипломат он предпочитал применять силу, а в случае сопротивления увеличивал ее до тех пор, пока противник не решал присоединиться к нему, чтобы не быть уничтоженным. Теперь же он осознал, что никто в стране не контролирует ситуацию, а королева сама по себе никогда ничего не предпримет. Плод власти созрел, его оставалось только сорвать.