Эпсли Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие Страница 8

Об условиях, в которых императорские пингвины откладывают яйца – мраке, холоде, ураганах, о непомерно развитом материнском инстинкте, которым наделены все эти птицы, равно самки и самцы; о высокой смертности среди них, об отважной борьбе с почти невообразимыми опасностями; о том, что в конце концов сохраняется лишь процентов двадцать шесть яиц, – обо всем этом я надеюсь рассказать в связи с нашим зимним путешествием, которое имело своей целью исследовать развитие зародыша этой замечательной птицы, а следовательно, и историю ее предков. Уилсон писал:

«Если императорский пингвин, как мы предполагали, действительно ближе всех стоит к примитивной форме не только пингвинов, но и птиц вообще, то изучение его эмбриологии приобретает особый научный интерес. Мы были очень огорчены, что, хотя нам удалось найти гнездовье этих птиц и доставить в лагерь некоторое количество брошенных яиц и птенцов, мы не смогли получить серию эмбрионов на ранних стадиях развития, которые только и могут служить материалом для особенно важных исследований. Чтобы провести исследования на должном уровне, находясь в заливе Мак-Мёрдо, где зимовало «Дисковери», мы должны были бы преодолеть бесчисленные трудности, так как нам пришлось бы предпринимать санные походы в разгар зимы при почти полном отсутствии света. Когда бы ни вышла партия, состоящая по меньшей мере из трех человек, ей предстояло бы с полным походным снаряжением пройти во мраке 160 километров по поверхности Барьера и при неверном свете луны пересечь с помощью веревки и ледоруба огромные ледяные валы и образованные ими лабиринты трещин на мысе Крозир. Более того, при каждом посещении пингвиньей колонии эти валы, прохождение которых и при дневном свете потребовало двух часов упорного труда, надо было бы преодолевать дважды – на пути туда и обратно. Переправить через них сани с лагерным снаряжением невозможно и при свете дня, зимой же, в темноте, это по сути дела просто немыслимо. Мыс Крозир является средоточием всех ветров и штормов: рельеф гор Эребус и Террор превращает там малейшее дуновение ветра в затяжную бурю с сильной пургой. Как я уже писал, именно здесь во время одного из походов мы были вынуждены терпеливо отлеживаться в отсыревших спальных мешках сначала пять, а потом семь дней подряд, ожидая, когда погода переменится и мы сможем вылезти из палаток. Но даже если эти опасности будут преодолены, возникнут новые трудности, связанные с приготовлением из яиц необходимых препаратов. Партия должна прибыть на место не позднее начала июля. Если предположить, что она по прибытии не находит яиц, ей разумнее всего заняться кольцеванием птиц, хотя бы тех, что обосновались поблизости, под самым ледяным обрывом. Это облегчит их ежедневный осмотр, для которого, впрочем, еще необходимы лунный свет и хорошая погода, что, признаться, не так часто бывает на мысе Крозир. Но если повезет и партия найдет яйца, целесообразно уже иметь построенный из ледяных глыб на морском льду домик и работать в нем, обогреваясь примусами, чтобы яйца не замерзли до извлечения из них эмбрионов и всегда был под рукой раствор, необходимый на различных стадиях их препарирования; ибо в это время, не забывайте, температура воздуха снаружи может колебаться от – 17,7° до – 45 °C. Эта работа будет, конечно, сопряжена со множеством трудностей, но все же ее нельзя считать невозможной, и я пишу здесь о них как раз для того, чтобы помочь тем, на чью долю она может выпасть в будущем»[10].

С императорскими пингвинами мы еще встретимся, а сейчас нам пора возвратиться к «Дисковери», которое стоит у мыса Хат; лето проходит, а его отделяют от чистой воды 30 километров льда. Поскольку надежд на освобождение судна было, похоже, еще меньше, чем в предыдущем году, предприняли неудачную попытку пропилить во льду проход к открытому морю. И все же после санных походов Скотт и Уилсон наслаждались жизнью в палатке на мысе Ройдс и видом на синее море, который показался им еще прекраснее в одно январское утро, когда в дверном проеме палатки они увидели два судна. Откуда два? Одно было, естественно, «Морнинг», вторым оказалась «Терра-Нова».

По-видимому, доставленное год назад спасательным судном известие о том, что «Дисковери» не смогло высвободиться изо льдов, а на борту и во время санных походов наблюдались симптомы цинги, обеспокоило правительство. Чтобы наверняка снять экспедицию, за ней направили два судна. В этом не было ничего тревожного, но привезенные приказания пришлись не по душе экипажу, который крепко привязался к своему судну, что «неудивительно, если вспомнить, какие невзгоды мы на нем пережили и каким уютным домом оно нам стало»[6]. Скотту было приказано покинуть «Дисковери», если оно не сможет своевременно выйти изо льдов и последовать за спасательными судами на север. Долгие недели положение судна день ото дня практически не менялось. Уже начали перевозить образцы и вести другие подготовительные работы. На освобождение судна почти не надеялись. В начале февраля произвели взрывы льда, но это мало что дало. И вдруг что-то произошло, и 11 февраля, ко всеобщему ликованию, лед стал быстро вскрываться. Назавтра спасательные суда уже находились всего в шести километрах от «Дисковери». 14 февраля крики «Корабли идут, сэр!» заставили всех броситься по склонам к бухте Аррайвал. Скотт писал:

«Лед вскрывался по всему проливу, причем с невероятной быстротой. Не успевала одна крупная льдина отделиться, как по оставшемуся толстому слою льда пробегала темная борозда и отрезала следующий кусок, чтобы пополнить широкий поток пака, устремившийся на северо-запад.

Мне никогда не доводилось видеть более впечатляющее зрелище: позади нас низко стояло солнце, перед нами сверкала ослепительно белая поверхность льда, а по контрасту с ней море вдали и разводья казались почти черными. Ветер стих, и ни один звук не нарушал безмолвия.

Между тем среди этой мирной тишины какая-то неведомая страшная сила разрывала бескрайний ледяной покров, как если бы это была тончайшая бумага. К этому времени мы уже хорошо поняли, что собой представляет пленившая нас ледяная тюрьма: всякий раз, преодолевая по снегу бесконечные кошмарные километры, мы проникались сознанием грозной мощи удерживающей нас преграды; о нее, понимали мы, разбился бы самый крупный крейсер, мы видели, как миллионотонный айсберг беспомощно остановился у ее края. Много недель подряд мы боролись с этим могучим препятствием. И вот, без единого звука, без каких-либо усилий с нашей стороны, оно разрушалось, и мы знали, что еще час, другой, и от него не останется и следа, и свободное ото льда море будет лизать черные скалы мыса Хат»[6].

Далее события приняли чуть ли не драматический оборот, ибо как только «Дисковери» освободилось изо льдов, поднялся ветер и выбросил его на мель у мыса Хат. Час за часом судно билось о берег, и когда уже казалось, что за обретенную свободу оно заплатит своей гибелью, когда уже почти не оставалось никакой надежды, ветер стих, вода, отогнанная ветром, вернулась в пролив, и «Дисковери» всплыло, не потерпев серьезного урона. Скотт в своей книге в подробностях описывает, как судно высвобождалось изо льдов и потом село на мель.

Через несколько лет после этой истории в охотничьем домике в Шотландии я встретил Уилсона. По заданию специально созданной Королевской комиссии он занимался изучением инфекционной болезни куропаток. Я впервые ощутил обаяние этого человека и немного познакомился с методами его работы. Он и Скотт думали отправиться снова в Антарктику и завершить начатую работу, и я договорился, что они возьмут меня с собой, если одного моего желания будет достаточно. Шеклтон в то время или уже был на юге или готовился туда отправиться. Он вышел из Англии в 1908 году и в следующее антарктическое лето предпринял два замечательных похода. Первая партия, возглавляемая самим Шеклтоном, состояла из четырех человек и четырех пони. В ноябре она выступила с мыса Ройдс, где экспедиция зимовала в хижине, и пошла по Барьеру на юг по пути, не совпадавшему с маршрутом Скотта, пока дорогу ей не преградил вытянувшийся в восточном направлении горный хребет и хаотическое нагромождение сбросов гигантского ледника.

Однако в стороне от его главного русла, отделенный от него землей, которая сейчас называется островом Хоп, имелся узкий крутой снежный склон, ведущий к самому леднику. Смело устремившись на него, партия затем вышла к леднику Бирдмора, великому в своем роде, более чем в два раза превосходящему величиной всех своих известных собратьев. История их злоключений кого угодно заставит содрогнуться. С верхней точки ледника они повернули точно на юг, к полюсу, и, двигаясь по плато в очень трудных условиях, достигли широты 88°23', но из-за недостатка провианта вынуждены были повернуть обратно.

Пока Шеклтон пытался открыть географический полюс, другая партия из трех человек, под руководством профессора Дейвида, достигла Южного магнитного полюса, пройдя 2016 километров, из них 1180 – челночным способом, причем везли сани только сами люди, без какого-либо иного тягла. Это был замечательный поход,[16] так что Шеклтон привез в 1909 году хорошие результаты. В том же году Пири после двенадцати лет путешествий по Арктике достиг Северного полюса.