Елена Погребижская - Дневник артиста Страница 8

Мы стали спорить с фотографом, влияет ли он на войну в Ираке. Мы сидели на кухне, и фотограф ел куриный шашлык, который ему «спецом» сделали, потому что он его любит, а я ела креветок, которых мне «спецом» сделали, потому что я их люблю. Фотограф доказывал, что на войну никак не влияет и вообще политикой не интересуется, а я ему, что влияет на самом деле, просто не знает этого.

Потом мы стали носиться по этажам. При этом меня хотели взбодрить и увидеть во мне энергичного чела, а у меня наступило благостное разморенное состояние и пришли мысли типа «давайте долго поснимаем спящего в кресле человека».

В итоге меня постригли.

Вторая сессия была в Москве примерно неделю спустя. Наступила отчаянная весна. Не хотелось никуда уходить с улицы. Но у фотографа было какое-то биеннале, и она снимает спящих людей. Надо было прийти и спать. Это оказалось нетрудно. Единственное — спать надо было почти нагишом. Оказалось, что и это мне легко. Потом мы меня намазали черной и белой латексной краской. Баночки были из Лондона, и там было написано, что эта фигня застывает и легко так резиновым слоем снимается или, накрайняк, смывается теплой водой. Фотограф сказала, что сама такое проделывала и у нее все легко снялось.

Мы решили, что мне надо подольше походить в резиновом виде. Вскоре резина живописно потрескалась, и появилось ощущение, что у меня началась сезонная линька кожи. Мы это все поснимали.

Но — деваться некуда — латекс надо было отдирать. Везде, где были волоски, он их выдрал. Это, блин, очень больно. А где у людей волоски? Да везде они у них. Потом мы решили, что пора пробовать с теплой водой. И с теплой водой он не слез. Тогда мы применили скребок для пяток…

По-моему, у меня и сейчас кое-где осталось немного латекса. Думаю, само должно отслоиться.

9 марта 2003 года

После концерта в «Бункере» оказалось, что у меня не ходит нога. Кто-то доказал, что он таки прав, и пусть не простудой, так ногой решил чего-то избежать.

Сегодня будет концерт и будут объявлены мисс и мистер Бучч. ру.

У одной моей знакомой висит на стене грамота «Лучшей девочке», которую ее друзья купили в лавке какой-то деревни — грамоте, наверное, лет сто. Вот и мне такую очень хотелось найти. Но грамоты нынче в дефиците.

Про концерт. Нетрезвый художник рисовал наши грамотки. Только на полу, все всегда рисуется на полу, утверждал художник, укладываясь животом на пол в тесной гримерке «Запасника». К тому же свет был тусклый. При всем при этом грамоты вышли хоть куда. Художник умудрился параллельно с выписыванием лавровых листочков подарить мне значок «Отличник электрификации СССР».

Видимо, внутренний конфликт дает нашей группе некую степень внутренней свободы, отчего концерты становятся совершенно особыми и замечательными.

Как будто все потеряли какие-то свои цепи, связующие нити, балласт воздушного шара, корабельный якорь или что-то такое.

Два человека приехали на концерт автостопом из Белоруссии (кажется, это 700 километров), кто-то расстелил во время саундчека плакат «Волгоград» (из чего я делаю несложный вывод, что люди были из Волгограда), кто-то схватил меня за ногу и передал привет из Череповца и Вологды, был голос: «Я из Воронежа», точно знаю, что были люди из Питера, один человек приехал «спецом» из Киева, я уже не говорю про людей из Зеленограда и Красногорска. Может, скоро я увижу загадочного персонажа из Исландии, присутствие которого каждый день регистрирует наш счетчик на сайте?

10 марта 2003 года

Виделись с отцом. Исключительное по своей тяжести событие. Одно утешение — что для всех это психотерапия.

Один умный человек, которому я доверяю, сказал, что понял: моя проблема в смелости. То есть в трусости. Да, я трус. То есть я не трус, а даже местами отчаянный смельчак. Но часто я он. Трус.

Что было бы иначе, будь я смелым человеком:

1. Если бы у меня хватило смелости взять в долг деньги в сентябре 2001 года, у нас уже могло бы все давно получиться. Но мне было страшно.

2. Если бы всегда, когда мне казалось, что голос утоплен в инструментах, мне хватало смелости говорить об этом, а не сидеть язык в задницу, то у меня не было бы ощущения, что полтора года я сижу язык в задницу.

Расскажу про свой приезд в Москву на журфак.

Мне тогда казалось, что, чтобы заниматься чем-то с толком, надо все-таки получить соответствующее образование. Помню, мне попалась статья про юбилей какой-то известной артистки — мол, она уже 30 лет с большим успехом играет в театре, хотя у нее и нет специального образования. Фраза «хотя у нее и нет специального образования», казалось мне, будет преследовать меня, если я продолжу заниматься журналистикой, а журфак не закончу.

На вологодском телевидении мне на прощанье подарили часы и выдали специальную премию, а в трудовой книжке написали про «увольнение в связи с поступлением в Московский государственный университет».

Честно говоря, поступить на журфак труда большого не составило, потому что это было уже второе высшее образование, а оно платное. Следовательно, можешь платить — можешь поступить. Деньги на первые полгода у меня были, и мне выдали серый студенческий билет с университетской высоткой на корочке.

В группе нас училось человек семь — тех, кто уже сознательно выбрал тележурналистику. Декан сказал нам: «Мы предоставляем вам возможности и учебную территорию в минуте от Кремля». Минута от Кремля вдохновляла. Возможности — еще больше.

Тяга к музыке не могла не проявляться на журфаке. Оказалось, что в больших университетских аудиториях прекрасная акустика, и между парами мне нравилось во всю глотку покричать «шумел камыш, мышь, мышь» и «Саммертайм». По-моему, этим мой репертуар ограничивался. Сокурсники относились к моим музыкальным наклонностям с большим уважением. Сокурсница Аня даже попросила озвучить ее автоответчик, на котором с тех пор она говорила: «Привет. Сейчас никого нет дома…» на фоне моего голоса, старательно выводившего «Саммертайм, энд ливинг из изи».

У меня было три работы и съемная комната, больше всего похожая на пыльную ванную. Денег только-только хватало заплатить за учебу и жилье. Я вообще с гордостью вспоминаю этот период. Думаю, потому, что сейчас адаптироваться в тех условиях, какие были тогда, у меня уже кишка тонка.

20 марта 2003 года

Я болею. Я болею вообще-то уже третий день. Но первые два дня мне очень хотелось, чтобы никто не подумал, будто я ною, и потому кто-то рассекал по городу, ходил на репетиции с больным горлом и без шапки, потому что шапка уехала в метро.