Леонид Брежнев - Целина Страница 8

Но в этот хороший солнечный день меня занимала одна тревожная мысль. Наблюдая работы на полях, я заметил, что квадраты нови нигде не засевали, сеяли только по старопахотным землям. Вспомнил разговоры старожилов, что у них всегда было так: сеяли только на второй год. С вопросами не торопился, лишь в одной бригаде спросил не приезжего, а местного тракториста:

– А целину когда же засевать будете? В июне?

– Кто же сеет в июне? – удивился он.– У нас за это осмеют. У нас так говорят: пришел июнь – хоть сей, хоть плюнь.

Когда возвращались в Атбасар, Василий Филиппович молчал.

– Не пора ли докладывать? – спросил я.

– А что докладывать? Сами все видели…

Выяснилось, что сеять этой весной в Атбасарском районе не собирались. Почему? Макарин объяснил. Новь на целине исстари засевали только следующей весной, потому что поднимали ее поздно, не раньше июня. А почему поздно? Да потому что до этого крестьянин был занят севом. С двумя работами сразу – с севом и пахотой – он управиться не мог. А когда потом доходили руки до целины, сеять уже не было смысла. Земля ждала новой весны и тогда лишь давала первый, как правило, хороший урожай. Отсюда и пошли давние традиции, устойчивые представления, застарелые предрассудки. Атбасарцы долго судили и рядили, как быть, и решили в первый год не сеять.

Должен заметить, об этом уже много было говорено. Позади были у меня консультации с серьезными учеными, пришлось поднять груды материалов, данные экспедиций, начавших исследования целины очень давно, о чем позже еще расскажу. Под урожай будущего, 1955 года мы намечали поднять как можно больше земли именно в июне, ибо поздняя летняя или осенняя вспашка и целины, и зяби здесь так же нежелательна, как и июньский сев. Это было обосновано учеными, принято в наших планах. Но целину-то первой весной мы поднимали в апреле и в мае, и не под будущий урожай, а под нынешний!

Тут надо было убедить людей. Молча доехали до города, думая каждый о своем, ужинали с Макариным у него дома. Две рюмки под мои любимые пельмени, приготовленные его женой Феодосьей Кузьминичной, выпили: одну – за успешное начало целины, другую – за здоровье хозяйки. Василий Филиппович был в тот вечер неистощим на всяческие вопросы:

– Скажите, вы искренне убеждены, что наш край станет крупнейшей житницей страны?

– А вы все-таки сомневаетесь?

– Больно трудно давалась нам эта земля…

– Не только убежден, Василий Филиппович, но и горжусь, что причастен к этому делу.

Хорошо понимал я этого человека, чувствовал его состояние. Он был из тех старых местных работников, которых мы при резко изменившихся масштабах работы сочли правильным не менять, оставить на месте. И не ошиблись. Большие события лишь поначалу заставили их несколько растеряться. Таким и был Макарин – один из тысяч секретарей райкомов, великих тружеников, которые несут на себе основной груз самой трудной низовой партийной работы. Он жил, трудился в самом что ни на есть тихом городке, заброшенном в глухой, опаленной солнцем степи, и жизнь эта текла тоже тихим, размеренным ходом. Но вот наступил 1954 год, и городок оказался в эпицентре, целинных дел, на виду у всей страны. К чести Макарина, он обладал той крестьянской дотошностью и тем умом, который, до всего докопавшись, позволяет человеку глубоко поверить в новое дело и целиком, до конца отдаться ему со всей недюжинной силой своего таланта.

На следующее утро по моей просьбе он собрал в райкоме директоров совхозов А. В. Заудалова, И. Г. Лихобабу, Г. Я. Тутикова, пришли председатель райисполкома С. К. Галущак, его заместитель Рахим Кайсарин и другие товарищи. Еще раз мы все обсудили, всех я внимательно выслушал, а в заключение сказал:

– Хорошо, что к большому делу вы относитесь основательно, осторожно. Но давайте все-таки разберемся, о чем идет спор. Мог ли мужик-единоличник, даже если, как говорили тогда, и был справным, разработать быстро целину, как мы это можем сделать теперь? Конечно, нет! Сохой или в лучшем случае буккеровским плугом он мог и в мае вспахать свой клочок земли, но уж разделать ее ему просто было нечем. Вот и ждал почти год, а то и больше, пока дернина под воздействием солнца, воды и мороза не распадется сама на мелкие комки. Нам ли равняться на этого мужика, перенимать его горький и вынужденный опыт? Думаю, что нет. Нынешней техникой мы можем в два-три дня сделать поднятую целину мягкой, пористой, готовой принять семена. И в тот же год вознаградить себя за труды. Вот и решайте, как вам лучше поступить.

– А что решать? Я давно говорю – сеять надо! – горячо отозвался Заудалов.

– Так сейте.

– Видите ли… Нам не то что не дают или запрещают, а говорят: смотрите, как бы впросак не попасть, ведь вы человек нездешний, не знаете этой земли. Тут поневоле засомневаешься.

– Засеем все, что нынче подняли, – заверил Макарин. – Убедили вы нас. Видать, мы сами себя перемудрили.

– Вот и хорошо. Но учтите еще одно, – добавил я. – Тут приводились аргументы, так сказать, агрономические и технические и ничего не говорилось о политической стороне вопроса. Между тем надо считаться не только с возможностью, но и с необходимостью сеять хлеб на целине именно нынче. Это не только экономическая необходимость, это и дело политики. Пусть весь мир еще раз узнает, что мы, коммунисты, способны решать крупнейшие задачи в течение короткого времени. А кроме того, по-человечески важно, чтобы каждый целинник уже в этом году увидел плоды своего труда.

4

Иногда спрашивают: кто был автором идеи поднять целину? Считаю, что сам этот вопрос неверен, в нем кроется попытка выдающееся свершение нашей партии и народа приписать «прозрению» и воле какого-либо одного человека.

Подъем целины – это великая идея Коммунистической партии, осуществление которой помогло, если мыслить историческими категориями, почти мгновенно превратить безжизненные, глухие, но благодатные восточные степи страны в край развитой экономики и высокой культуры.

Известно, что заселение обширных пространств Казахстана, Западной Сибири, Дальнего Востока крестьянской голытьбой из европейской России началось еще в прошлом веке. Но особенно оно усилилось с появлением Великой транссибирской магистрали. Однако известно также, что из этого вышло. Миллионы обездоленных, безземельных, голодающих крестьян царской России вместе с семьями устремлялись на восток, в «обетованный» край, в мучительной надежде найти там землю и счастье. Ехали в битком набитых товарных вагонах, на арбах и телегах. Тысячи переселенцев умирали в дороге, не выдержав долгого, мучительного пути, голода, болезней. История оставила нам многочисленные свидетельства той драматической эпопеи. Вспомним, к примеру, картину художника С. В. Иванова «Смерть переселенца». Умер в глухой степи, на дороге, не добравшись до цели, крестьянин-кормилец. Что будет с вдовою, с детьми? С этим сжимающим сердце вопросом стоим мы обычно у знаменитого полотна.