Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов Страница 8

заметили японцев. Мы погружались в новости о подготовке к высадке в Нормандии. Мы слушали выступления Черчилля и ловили в радиоприемнике знаменитые рузвельтовские «беседы у камина»[9]. Но об отце мы почти ничего не знали. От него нам приходили письма через почтовый адрес в Нью-Йорке. И мы понятия не имели, где же папа находился. Лишь в первое Рождество, которое мы праздновали без отца, я получил от него посылку с книгой об авиамоделях, в которой была открытка с текстом: «Дорогой Дэвид, веселого Рождества! Привет откуда-то из Англии. С любовью, папа».

Лишь вернувшись домой после окончания войны, он смог рассказать нам, что служил командиром авиабазы Бёртонвуд около города Блэкпула на севере Англии. Он отвечал за обслуживание и ремонт бомбардировщиков B-17 и B-24. Когда началась война, он был в звании лейтенанта, а вернулся с нее полковником. К тому времени, когда он ушел в отставку в 1957 году, его чин вырос до генеральского.

Алексей Леонов

Когда утром 22 июня 1941 года у нас дома зазвучало радио, мы сразу поняли, что Вячеслав Михайлович Молотов, тогдашний народный комиссар иностранных дел, выступает не просто так.

Помню, как он говорил:

– Сегодня, в четыре часа утра, германские войска пересекли западные границы Советского Союза и начали широкомасштабное наступление от севера до юга нашей страны. Красная армия сражается, чтобы отбросить эти войска[10].

Женщины начали плакать, услышав это. Вот так мировая война оборвала мое детство. Для моей страны началось время горя и мрака.

Линия фронта пролегала за многие тысячи километров от нас. Но уже очень скоро во временные госпитали в Кемерове, так же, как и в другие места по стране, начали прибывать поезда, полные раненых солдат. Приходили и другие поезда, с заводскими рабочими и разобранным производственным оборудованием, чтобы воссоздать заводы и фабрики вдали от фронта. Население Кемерова очень быстро удвоилось. Буквально за ночь вырастали химические заводы. Наш край быстро стал главным центром химической промышленности Советского Союза.

В последующие годы два таких завода взорвали те, кто принял сторону немцев. Погибли тысячи людей. Многие другие были ранены, в том числе одна из моих сестер. Все боялись, что фашисты могут использовать авиабазы в Иране, чтобы начать бомбить химические заводы в Сибири. Каждой семье приказали выкопать на огороде траншею, чтобы прятаться в ней во время возможного воздушного налета. Хмурая и тревожная атмосфера в стране начала меняться к лучшему лишь после того, как Красная армия нанесла поражение Гитлеру под Сталинградом в 1943 году.

Осенью того года я пошел в школу. Мне едва исполнилось восемь. Свой первый день в школе вспоминаю с неловкостью и гордостью одновременно. Было лишь первое сентября, но доски деревянного тротуара уже покрылись инеем. Моя мама, Евдокия Минаевна, вела меня за руку. Помню, как она останавливалась поговорить со знакомыми и каждому с гордостью заявляла:

– Вот, еще один мой сегодня начинает учебу в школе!

А я глядел на свои босые ноги – ведь у меня не было обуви – и видел, как лед тает и вокруг моих ступней собираются лужицы.

Когда мы вошли во двор начальной школы № 35, я увидел, что и некоторые другие ребята были босиком. В ознаменование начала учебного года перед началом урока нас всех выстроили в ряд, и мы должны были скандировать: «Спасибо, товарищ Сталин, за наше счастливое детство!» Через несколько дней школьный комитет доставил к нам домой пару туфель для меня. Они были шоколадного цвета и восхитительно пахли свежей кожей. Но когда пригляделся к ним, я понял, что у них не шнурки, а ремешки: это оказались туфли для девочки. Но все равно я получил настоящее сокровище.

Вспоминаю, как в первый день в школе я таскал свои самые дорогие вещи в сумке от противогаза, которая низко свисала, колотя меня под коленки и мешая ходить. Там лежали несколько мелков, кусочки сухих акварельных красок, разложенных по спичечным коробкам, журнал, репродукции моих любимых картин и несколько моих собственных рисунков. Весь первый урок я думал, стоит ли показать одноклассникам, что у меня в сумке. Но решать не пришлось. На переменке мальчик, которому потом дали кличку Таракан, выхватил мою сумку и рассыпал все ее содержимое по полу.

Когда учительница вернулась, она увидела, что мои картинки валяются на полу.

– О, Алексей, – воскликнула она. – Да ты художник!

Это был первый раз, когда я понял, что могу делать что-то такое, что умеют не все. Это доброе воспоминание. Но те годы несли и много скорби.

Страшная жатва, которую собирала война, выкашивала жизни и советских солдат, и граждан. Нашей семьи горе коснулось точно так же, как и любой другой в стране. За несколько лет было убито 20 000 000 советских людей. В западной части страны у меня оставалось четыре дяди и шесть двоюродных братьев – все они пошли сражаться за Родину и погибли. Многие наши соседи вернулись с фронта чудовищно искалеченными.

День, когда война закончилась в 1945 году, помню так же живо, как и тот, когда она началась. Я пас коров в поле, и вдруг мимо пробежали люди, крича и подпрыгивая. Они крикнули мне, чтобы я бросил коров и бежал с ними. Когда я добрался до дома, там все собрались вокруг радиоприемника-громкоговорителя, плача и смеясь. Все потихоньку доставали небольшие заначки еды, прибереженные от пайков. У кого-то было немного вяленой рыбы, у кого-то – капуста или пара ломтиков хлеба. Мяса и фруктов во время войны не было ни у кого; правда, однажды детям на Новый год подарили по мандарину, которые нам прислали из Китая – нашего союзника в то время. У других нашлось немного выпивки. И мы устроили праздничный пир: пусть и очень скромный, но это был наш праздник.

Дэвид Скотт

День высадки союзных войск в Нормандии, или так называемый День D, 6 июня 1944 года, пришелся на мой день рождения. У меня еще ни разу не случалось такого. В каждой компании праздновали высадку, и казалось, что празднуют и мой день рождения тоже. До дня, когда Германия капитулирует, оставалось еще 11 месяцев, и вскоре после этого отец сможет вернуться домой. Там, в Европе, ему выделили легкий бомбардировщик Mitchell B-25, и, чтобы долететь на нем до США через Африку и Южную Америку, у него ушло несколько недель.

Я знал, что к его возвращению буду уже достаточно взрослым, чтобы он смог взять меня в мой первый полет на самолете. Я не мог