Ронни Касрилс - Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе Страница 8

Скоро у меня произошло собственное столкновение с законом. Вместе с кучей других юношей и подростков я был задержан после концерта Билла Хейли «Рок на часах». Захваченные истерией нового музыкального ритма, мы высыпали из здания городского кинотеатра прямо на шеренгу полиции. Я был избит за то, что был поблизости — во мне легко был узнать фаната рока по синим замшевым ботинкам и по прическе — и освобождён, проведя субботу и воскресение в тюрьме, с подбитым глазом и поврежденным носом. Обвинение против меня было снято, когда я пригрозил подать в суд на арестовавшего меня полицейского за избиение.

Я всё больше разочаровывался в работе, не испытывал никакого удовольствия, когда выписывал повестки за просроченные долги тем, кто не имел денег на товары, приобретаемые в рассрочку — печальная коллекция чёрных и белых семей. Отказ от должности клерка, обучающегося по контракту, означал отчисление из юридического училища. Я уволился из этой фирмы через два года. Меня привлекли более необычные занятия, которые соответствовали моим возрастающим творческим запросам и желанию преодолевать цветной барьер.

Дружба со студентом, изучающим искусство, втянула меня в богемный круг, собиравшийся вокруг общества любителей посидеть в кафе в Хиллбрау — буйном космополитическом районе города. Днём я был клерком у адвоката, а по вечерам и по субботам-воскресеньям слушал горячие споры об искусстве, поэзии, литературе и музыке, потягивая вино в клубах дыма марихуаны, которую курили другие.

Я пробовал «травку», но предпочёл иметь ясную голову. Я начал писать стихи и прозу и скоро начал встречаться с некоторыми творческими личностями из чёрных посёлков.

Чёрные писатели использовали для самовыражения журнал «Драм» («Барабан») и множество артистических талантов вырвалось на сцену, особенно в музыкальной комедии «Кинг-конг». Это были дни разухабистых расовых вечеринок, называемых «джоллами», которые заставляли город гудеть. Если появлялась полиция, то чёрные участники вечеринок хватали прохладительные напитки, потому что подавать им алкогольные напитки запрещалось. Возникали связи, ломавшие цветной барьер, и часто заканчивавшиеся тем, что несчастные парочки арестовывали и обвиняли в нарушении Закона об аморальности, который запрещал половые связи между представителями разных расовых групп.

У меня были приятные, но краткие отношения с певицей, которая изображала из себя домашнюю прислугу, чтобы мы могли тайно встречаться в квартире одного из друзей. Это были моменты нежности, перекрывавшие напряженность от незаконности этих любовных отношений, которые продолжались, пока она не уехала из страны, чтобы продолжить успешную карьеру за рубежом.

В конце 1958 года без работы и поэтому без заботы, с небольшой суммой денег в кармане я отправился из Йоханнесбурга в Кейптаун. Бывают в жизни времена, когда романтические интересы берут верх, и это был один из таких случаев. Я ухаживал за привлекательной участницей общества в Хиллбрау, которая убегала от разорванной связи с одним талантливым художником. Её имя было Пэтси, и она жила с этим художником с пятнадцати лет. Она была маленького роста, непостоянной и на девять лет старше меня. Я выследил её, наконец, в ночном клубе «Салон контрабандистов» в доках Кейптауна. Скоро она показывала мне самый модный английский танец.

Она жила в обшарпанном пансионе, называемом «Край воды», в Бонтри Бей — за много лет до того, как строители занялись превращением этого района в заповедник для миллионеров. Владельцами этого пансиона была вечно пьяная парочка ирландцев, чьи кошки заполняли весь дом.

Она подружилась с одним из жильцов, долговязым американцем по имени Ларри Соломонс, который носил поношенные кроссовки и джинсы. Для меня он выглядел так, будто вышел прямо из новеллы Джека Керуака «На дороге», посвященной битникам.

Мы часто ездили по Капскому полуострову, выискивая подходящее место для пикника. Виды захватывали дух: громовой прибой Атлантики на фоне суровых гор. Ларри больше всего любил выкурить порцию наркотика и предаться созерцанию широкого ландшафта.

— До чёртиков прекраснейшее место в мире, — обычно говорил он с восторгом.

Он любил Южную Африку за «три П» — наркотики, политику и людей[6].

Ларри был на пять лет старше меня и на некоторое время стал моим наставником. Он родился в Германии и был отправлен в Америку к своей тётке незадолго до того, как его родители были арестованы фашистами. Больше он не видел их никогда. Ларри находился в Южной Африке по научной стипендии, изучая рост профсоюзного движения. Скоро он начал давать мне свои книги по Южной Африке и рассказывать мне об американской культуре битников. Он не был марксистом, но едко высказывался об охватившей Америку антикоммунистической фобии и о том вреде, который она нанесла рациональному мышлению. Расистские порядки в Южной Африке не переставали удивлять его. Студент Кейптаунского университета однажды сказал ему, что он только что на своей машине переехал и насмерть задавил «куна». Сначала Ларри подумал, что он имеет в виду енота.[7] Но когда он понял, что студент бесстрастно говорит о чёрном человеке, то впал в тяжёлую депрессию.

Пэтси имела друзей в Шестом районе — бьющем жизнью цветном[8] гетто, расположенном на склоне Пика дьявола рядом со Столовой горой.

Мы провели там много выходных в компании Зута и Маам (сокращенное от Мириам) — пары, которая жила в старом коттедже на узкой улице, круто спускающейся по склону. Пока Маам готовила экзотические малайские блюда, Зут скручивал для гостей «золз» (самокрутки с наркотиком). Он покупал марихуану на «Семи ступеньках», знаменитом притоне этого района, который там называли «деревом познания». Зут обожал бренди с кока-колой, поэтому мы брали на себя напитки.

Зут побывал в тюрьме на улице Роланда за хранение краденого. Он поражал меня рассказами о тюремных нравах и о том, как в тюрьме он курил наркотиков больше, чем за её пределами. Среди его друзей были Альф и Айзей, которые, по-видимому, изучали левые политические теории. Альф забавлял нас тем, что любую в мире проблему анализировал на смеси африканерского жаргона, называемого «тсотси-таал»[9], и высокопарного английского. «Nou se vir my mense (африкаанс — скажите мне, приятели), в чём состоит причина? И в чём состоит следствие?» Затем он обычно наклонялся вперед с притворной свирепостью, обнаруживая недостающие зубы, и восклицал: «И в чьих, дьявол, интересах всё это?».

Как и Мириам, Айзей не пил и не курил и был главной опорой для своей семьи. Я встретился с Айзеем Стейном много лет спустя, когда он тоже был политическим изгнанником в Англии. Его сыновья Брайан и Марк Стейны играли в футбол в высшей лиге в клубе «Лутон Таун», а Брайан даже играл за сборную Англии. Айзею снился Шестой Район, который к тому времени в рамках апартеидной политики насильственных переселений снесли бульдозерами.