Илья Старинов - Разведшкола № 005 Страница 8

Наконец, я услышал: «Старший сержант Пятницкий!» Мне только несколько дней назад присвоили это звание, и я сначала не среагировал на команду. Но Федор Воронин подтолкнул меня к входной двери в здание Особого отдела. Пройдя по длинному коридору, я попал в большую комнату. В глубине, у ее стены за длинным столом, сидели человек девять начальников в военной форме и в штатском.

Я доложил о себе. Посыпались вопросы. Я отвечал так, как учил меня мой бывший станичный комсорг Степа Козлов, то есть полуправду о своем происхождении. Зачитали мою характеристику, из которой я узнал, что являюсь отличником боевой и политической подготовки, что за хорошее знание матчасти и ее использования мне досрочно присвоено звание старшего сержанта, что за время обучения в учебной роте исполнял обязанности заместителя политрука и так далее. Я слушал это как рассказ о ком-то другом. Меня била мелкая дрожь, ведь столько большого начальства сразу я никогда не видел и сильно оробел.

Но тут меня огорошила реплика одного командира, сидевшего в центре стола. Он сказал: «хорош парень, но слишком мал, хлюпик». Это, конечно, было обо мне. А я в это время был худой донельзя при росте 164 сантиметра и выглядел очень невзрачно. В строю я всегда был левофланговым и очень жалел, что с ростом мне не повезло. Понял я, что реплика эта является мне приговором, что меня отбраковывают от какого-то дела, видимо, судя по подготовке, очень значительного. Реплика эта была обо мне, но предназначалась как установка для комиссии, что сидела за столом.

И тогда я, глубоко вздохнув, выпалил первое, что пришло в голову: «мал золотник, но дорог». Тут человек в военной форме, но без знаков отличия в петлицах сказал: «ого, шустрый какой, он мне нравится!». И предложил мою кандидатуру утвердить. Ему ответили: «под вашу ответственность, товарищ Михайлов». А мне указали на одну из дверей. Я вышел и попал в комнату, где уже находились несколько человек из тех, кого вызывали до меня. Значит остальные, кто был отсеян, вышли через другую дверь.

Минут через сорок к нам присоединился и Федор Воронин, единственный знакомый мне человек в нашей новой компании. Он тоже прошел через это чистилище.

Уже позже, через несколько лет, я узнал, что мой защитник, «товарищ Михайлов», был первым секретарем ЦК комсомола после ареста Косарева. Вот как довелось познакомиться.

Когда процедура отбора закончилась, нас, отобранных 30 человек младших командиров из обеих бригад, вывели во двор, построили и сообщили, что все мы отправляемся на выполнение специального задания, что Родина нам доверяет, и мы должны это высокое доверие оправдать. Потом выступил полуштатский товарищ Михайлов, поддержавший мою кандидатуру. После его напутствия нас опять куда-то повели строем, выдали, новое обмундирование, накормили обедом, выдали сухой паек на пять дней и отвезли на вокзал. Там посадили в поезд, и мы отправились в город Баку. Сопровождал нас батальонный комиссар со шпалой в петлицах.

До Баку добирались почти двое суток. Было очень жарко и душно. Ехали в плацкартном вагоне. На остановках, весьма продолжительных, местные жители продавали различные фрукты, дыни и арбузы, но на них у нас денег не было. Приходилось довольствоваться кипятком, сухарями и селедкой, которой нам выдали в сухом пайке.

В Баку с железнодорожного вокзала мы шли строем до морской пристани. После многочасового ожидания, уже вечером, погрузили нас на колесный пароход с непонятным тогда названием «Коллонтай» и куда-то повезли по Каспию. Наш так называемый пароход был явно допотопной конструкции. По его бортам находились гребные колеса, при работе они издавали странный звук, как бы чавканье, каждый раз, когда лопасти колес входили в воду. На пароходе был один большой трюм, куда загрузили три вагона махорки для Сталинградского фронта, и, как довесок к ней, нашу команду. В надстройке над машинным отделением располагалось небольшое отделение, которое команда называла «салоном». Оно походило на плацкартный вагон, только гораздо меньшего размера. Вот в этот «салон» и поместили нас. А наш сопровождающий разместился в каюте капитана, который весь путь не сходил с мостика. Ночь прошла спокойно.

К полудню следующего дня мы пришли в порт Шевченко. Это на противоположном берегу Каспия и на полпути к Астрахани. Там нас накормили ухой и арбузами. Ели столько, сколько влезло в каждого. Поздно вечером подошел большой танкер «Ленин» в сопровождении двух канонерок. Оказалось, что в порту Шевченко происходило формирование конвоя нефтеналивных судов, перевозивших нефть и бензин в Астрахань. Конвой состояли из танкера «Ленин» и нескольких самоходных нефтеналивных барж, плюс две канонерки.

Когда совсем стемнело, по световому сигналу с танкера, который стал флагманом конвоя, самоходные баржи выстроились в две параллельные кильватерные колонны. Танкер шел головным, наш «Коллонтай» стал замыкающим. Канонерки шли одна за другой, слева от конвоя, оберегая его с запада.

К полуночи погода стала портиться, подул резкий ветер с востока. Волнение усиливалось. А волна на Каспии очень крутая. Вскоре разразился настоящий шторм.

Конвой потерял строй. Самоходные баржи разметало в разные стороны, хотя и в пределах видимости. Качка была ужасной. Укачало всех, включая команду нашего «Коллонтая», не говоря уже о моих товарищах, ехавших неизвестно куда. Наш теплоход значительно отстал от остальных судов.

Я никогда раньше не подвергался морской качке и не знал, что это такое. На меня она подействовала весьма неожиданно. Все кругом блевали, а на меня, наоборот, напал зверский аппетит, я умял остатки своего сухого пайка, и доедал то, от чего отказывались другие. Большинство укачалось так, что не могло поднять голову с полок, на которых лежали в лежку. А когда стало рассветать, и наш конвой начал втягиваться в дельту Волги, налетели немецкие пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87» — «костыли», как их называли в армии. Их было более двух десятков.

Картина была страшная. Горели нефтеналивные баржи, горело море вокруг них. Всплески воды от бомб, падавших рядом с бортом, омывали палубу нашего «Коллонтая». Капитан парохода стоял на открытой части мостика, держась за леера. По-видимому, только мы двое не реагировали на качку. Но он, старый морской волк, курил одну закрутку за другой, а я беспрерывно жевал сухар и со страхом глядел, как горит море вокруг. Плавать я не умел.

Вдруг капитан, углядев меня под мостиком, обложил крутым матом и скомандовал: «к пулемету, сынок!», указав мне на какой-то странный предмет, стоявший на мостике под брезентовым чехлом. Я в это время стоял на палубе под мостиком, держа за шиворот своего бывшего помкомвзвода, которого выворачивало наизнанку в очередном приступе рвоты.