Людвик Ковальский - Дневник бывшего коммуниста. Жизнь в четырех странах мира Страница 8

Два дня назад, я встретил Аню в библиотеке. Она сказала, что теперь поняла, что виновата в том, что произошло между нами. А потом сказала, что всё можно исправить, что она изменится, что будет меня любить по-настоящему. Я сказал, что это невозможно. Она заплакала, сказала, что больше никогда не будет счастлива. Я колебался. Это повлияло на мое вчерашнее поведение у Ики. Я был опять очень сдержан; Ика поняла, что что-то не так. Я думал, не вернуться ли к Ане. Но нет, это не должно произойти. Наши отношения никогда не будут прежними. Я хочу найти партнёра на всю жизнь, а Аня – неправильный выбор. Жаль, что для того, чтобы понять, что ты нашёл свою половину, нужна настоящая близость. При ошибке в выборе все слишком страдают. Честные случайные отношения – абсолютно другая вещь.

3.4. Капитан министерства безопасности (1952 год)

Мама в своем кабинете медсестры пишет какой-то отчет. На ней много партийной работы. Я ею горжусь. Несколько дней назад она рассказала мне о своей юности. Как она агитировала за забастовку, распространяла листовки, спорила со своей мамой о том, как важна помощь политзаключенным. У меня замечательная мама, она – мой друг. Мы больше не спорим. Я помню последнее письмо моего отца. Он писал, что я должен заботиться о маме, ей сейчас очень тяжело. Я перечитал это письмо недавно, и оно многое во мне изменило. […]

Сегодня мы с Мишей смотрели французский фильм. Миша самый образованный студент в нашей группе. После фильма ноги сами привели меня к Ане. Я переживал из-за нашего разрыва. Мы были бы хорошей парой, если бы Аня была другой. Аня страдает. Я вижу, как она плачет. Я хотел, чтобы мы вместе занимались. Я думал о наших объятиях, поцелуях и о других, более интимных отношениях. К счастью, я смог себя остановить. Мы должны оставаться друзьями. […]

Что-то важное произошло вчера (20.3.1952). Я был на собрании Союза Польской Молодежи, когда меня срочно вызвали к начальнику особого отдела. Сам начальник и капитан Министерства Безопасности уже ждали меня. Меня попросили рассказать свою биографию, особенно они интересовались обстоятельствами смерти отца. Я рассказал им все, что знал. Капитан сказал, что эти важные факты не были занесены в мое личное дело. Он ошибался. То, что отец был членом компартии, упоминалось в моем деле. Я также писал, что он умер в Советском Союзе, где мы жили с 1932 года. В официальной форме не спрашивалось, как умер мой отец.

Единственный, кто знал историю моего отца, был В – человек из партийной верхушки Политехнического института. Я спросил его, что мне делать. Он посоветовал не упоминать, что отец был несправедливо обвинен. Я, в общем, так и думал. Капитан считал, что я что-то скрываю. Это естественно для человека из наших органов безопасности. [Слово «наши» здесь очень важно. Оно показывает парадоксальность ситуации. Ко мне относились как к врагу, а я оправдывал своего обвинителя. Сталин учил, что мы должны быть всегда бдительными. Я понимал необходимость проверки на благонадёжность будущих инженеров. Подобные действия органов безопасности не казались мне неправильными.]

Но я был расстроен; я ведь не классовый враг, а капитан обращался ко мне, как к врагу. Дома я рассказал обо всём маме. Она предложила мне идти напрямую в центральный комитет партии. […] Я пошел туда сегодня, чтобы поговорить с начальником отдела кадров. Секретарь передал мою просьбу, и товарищ Аделинская приняла меня. Я ей всё рассказал. Она слушала и делала какие-то пометки. Она сказала, что я получу ответ через неделю. Я понял, что ей что-то не понравилось.

Я пошел к Аделинской опять. Она сказала, что я всё делал правильно и что мне не надо больше беспокоиться. Она сослалась на то, что мама писала об отце. (Возможно, это хранилось в партийных архивах).

Мой отец в нижнем правом углу. Он один из товарищей, отдыхающих на горном курорте. Кто из них прожил следующие десять лет?

Она также сказала, что опасность троцкизма была тогда велика и что было допущено много ошибок. Это я понимаю. Маме было гораздо тяжелей согласиться с этим. Этот эпизод её очень расстроил, и она собралась идти в центральный комитет сама. Она хотела начать процесс формальной реабилитации немедленно. Меня это не удивило: мама очень любила отца. […] Я должен объяснить маме, что формальная реабилитация не нужна. Это мне сказала Аделинская. […]

Глава 4: Смерть Нашего Дорогого Товарища Сталина

4.1. М-Л обозначает марксизм – ленинизм (1952 год)

Сегодня Р сказал мне, что меня назначили представителем от партии в комиссию, распределяющую рабочие места (после окончания института). Эта работа мне не по душе. Но кто-то должен её выполнять. […] Что это был за день! Мы с Икой были вместе всю вторую половину дня до 9 вечера. Сначала мы были совсем одни у меня дома, потом мы пошли к реке. В этот день мы очень продвинулись в наших отношениях. […] В какой-то момент я рассказал ей об Ане. […]

Вчера Икина мама сказала мне, шутя, что я плохо влияю на Ику, и она стала меньше заниматься. […] Я учусь хорошо; если повезет, то в этом семестре впервые все мои оценки будут только хорошими. […] На улице сильная буря с громом и молниями. Какая красивая весенняя гроза! […] Как я и предполагал, я получил высший балл по физике рентгеновских лучей. […] Мои оценки по военной подготовке даже лучше, чем я ожидал. Я пошел к армейскому врачу, чтобы получить освобождение от летнего военного лагеря по состоянию здоровья. Он только улыбнулся и сказал, что в лагере у меня всё само пройдет. Мне не хотелось к нему идти, но мама настояла. Она считает, что мои симптомы (головокружение при подъеме по лестнице) нельзя игнорировать. […]

Вчера я был у З и его жены. Они убедили меня стать ассистентом преподавателя на новом курсе по марксизму-ленинизму. Этот курс стал обязательным для всех инженеров. Это работа на полставки: 10 часов преподавания и, возможно, 15 часов подготовки к курсу. Я должен с этим как-то справиться, совмещая с учебой. З сказал, что знать М-Л так же важно, как знать свою специальность. Это основа нашей идеологии, всего, к чему мы стремимся.

4.2. Что важнее – любовь или общее дело

Проблема личных взаимоотношений не проста. Несколько дней назад Р рассказал мне, что К женился. Почему он не пригласил меня на свадьбу? Я был очень рад, когда в конце военного лагеря он сказал: «Ковальский – мой настоящий близкий друг». Пригласил бы я его на свою свадьбу? Наверное, нет. Почему нет? Кого бы я пригласил? Ика пригласила бы Т и Б. Единственный человек, кого бы я точно пригласил, это Ж.