Адам Чарторижский - Мемуары Страница 8

В числе постоянных посетителей дома моего отца был полковник Мольский, шутник, балагур и гастроном, чрезвычайно любивший покушать.

Однажды он держал пари, что съест один огромное блюдо пирогов, без всякого вреда для себя. Он выиграл пари и еще запил его пуншем.

В Менджибоже мы встретили большой отряд казаков из Гранова. Это дало мысль соорудить нечто вроде крепости и устроить примерные атаки.

Цесельский и мой брат заперлись в крепости. Осаждавшие были под командой полковника Мольского, при котором я состоял адъютантом. Когда наступил день нападения, было много шума, суматохи, сражались на лошадях, и даже произошел несчастный случай. Сиген, имевший чрезвычайно горячую лошадь, пустил ее во весь карьер и столкнулся с казаком Михаила Бржостовского. Столкновение было так сильно, что Сиген упал с лошади и долго оставался без чувств. Когда он пришел в себя, то не помнил ничего из того, что произошло, так как совершенно потерял память. Только через несколько дней к нему вернулась ясность мысли. Казак же отделался лишь несколькими ушибами. Наконец, дело дошло почти до настоящего сражения между казаками и местными жителями, отряд которых заперся в крепости, где мы должны были завтракать. Осажденные съели наш завтрак. В конце концов решили пойти на перемирие, чтобы избежать синяков, шишек и всяких других злоключений. Что касается меня, я очень интересовался этим сражением, в котором принимал участие верхом на лошади.

Довольно драматическая сцена произошла в доме судьи Л., отца г-жи Литославской, жены воеводы. Ее вторая дочь вышла замуж против воли отца за дворянина, которого ее родные не хотели принять в свою семью. Во время пребывания моего отца хотели положить конец этому семейному разладу, и молодые условились просить прощения у своего отца. Я присутствовал при этой сцене. Дочь и зять бросились на колени, но не могли победить непоколебимость отца, который их оттолкнул и выгнал из дому. Все просьбы не привели ни к чему, и пришлось оставить это дело до другого случая.

Подкомория из Латычева, Борейко, мы знали ближе других. Он превосходно умел носить польский костюм. У него были черные усы и бритая голова. Его жена была очень красива, и Немцевич строил ей глазки, против чего Борейко восставал, полушутя, полусерьезно, принимая вид настоящего Сармата.

Из Менджибожа мы поехали в Каменец, где находился старик Витт, отец того, который был женат на прекрасной гречанке, ставшей впоследствии женой Феликса Потоцкого. В то время она была в полном расцвете красоты. Вскоре после нашего посещения она совершила путешествие по Европе, и везде ее обаяние вызывало всеобщий восторг. Возгордившись ее красотой, генерал Витт повез ее по разным странам. В Каменце, где она принимала нас, ее окружали все, кто только выдавался молодостью, происхождением или образованием. Все толпились вокруг нее и исполняли ее приказания. К ее красоте примешивалось еще нечто оригинальное, происходившее или от ее кажущейся наивности, или от незнания языка. Мне рассказывали, что когда любовались ее красивыми глазами, или когда она сама заговаривала о них, то по-французски она говорила: «mes beaux yeux», думая, что это было одно слово.

Старик Витт повел меня и Цесельского по всем укреплениям крепости, показывая нам ее неприступность. Действительно, скала, на которой стояла крепость, была окружена рвом, а с другой стороны рва возвышалась вторая скала, и в ней были устроены обширные казематы, в которых могли скрываться солдаты при обороне. В одном только месте внутренняя скала соединялась с наружной, и этот проход был чрезвычайно узок и защищен солидными укреплениями.

Из Каменца мы ездили в Хотин, тогда еще принадлежавший Турции и бывший под командой одного турецкого паши, который принял моего отца с большою пышностью и предупредительностью, как генерала подольских земель. В этом путешествии нас сопровождал аббат Пирамович и галичанин Дрогоевский. После того как подали кофе и чубуки, молодой человек, сын паши, подошел ко мне и моему брату и пригласил нас, с разрешения своего отца, осмотреть гарем. Мы пошли за ним. Перед нами поднялась и тотчас же вслед за нами опустилась портьера, и мы вошли в сераль.

Через двери, выходившие из комнат в коридор, я видел очень удивленных и испуганных нашим присутствием женщин. Мы прошли в помещение, занимаемое матерью молодого человека, женою паши, и несколькими женщинами, находящимися при ней. Помещение это представляло из себя нечто вроде киоска, сооруженного в одном из углов прямоугольно распланированного садика. Женщины нам не понравились: их костюмы мы также нашли неизящными. Нас они приняли очень любезно, с любопытством рассматривали и задали нам несколько вопросов, но разговор не был ни оживленным, ни продолжительным.

По возвращении в Каменец, я описал сестре этот наш визит. В этом письме можно найти все подробности, которых я теперь уже не помню.

Мы возвратились в Менджибож, который, собственно говоря, был конечным пунктом нашего путешествия, так как, к моему большому сожалению, мы не поехали до Гранова.

Мой отец отстранил от управления своими имениями Ивановского, дети которого сделались вскоре сами крупными землевладельцами, и назначил управляющим подольских земель Бернатовича, бывшего воспитанника кадетского корпуса, которого он послал за границу для изучения постановки сельского хозяйства в других странах.

Проехав через Галицию, после нескольких остановок, мы Прибыли в Пулавы, где с того времени и поселились.

Глава II

Пулавы

Воспитание и обучение. Путешествие в Германию

В Пулавах началась для нас совершенно новая жизнь. Мы принялись за учение систематически и серьезно. До сих пор наше ученье было элементарно и шло с частыми перерывами, но с приездом в Пулавы ученье сделалось почти единственным нашим занятием.

Люиллье, о котором я уже упоминал, преподавал нам математику и всеобщую историю; Цесельский — историю Польши, Княжнин — литературу и латинский язык. Для преподавания древних языков у нас был вначале один датчанин по фамилии Шоу, а затем Гродцек, сделавшийся позже профессором университета в Вильно.

Я теперь точно не помню, в то ли время или позже, отец взял нам в гувернеры Дюпон де Немура, члена национального собрания, приобретшего некоторую известность во Франции, где его уважали за его характер и нравственные качества.

С ним приехал в качестве секретаря некто де Нуаье, оказавшийся чрезвычайно надоедливым человеком. Нуаье постоянно ухаживал за г-жею Пти. Однажды, когда он постучал к ней в дверь, она, не зная, как от него избавиться, ответила ему: «Милостивый государь, меня нет дома».