Владимир Качан - Аплодисменты после… Страница 8

Лев Дуров

Часть первая

Perpetuum mobile, или Портрет Льва Дурова в интерьере нашей жизни. Масло. Елей

Перед рассказами о Дурове следует напомнить, что всё написано в прошлые годы по поводу различных дуровских юбилеев и других событий. Поэтому в одном очерке в те годы он ещё водит машину, в другом дурачит сотрудника ГАИ, в третьем он фигурирует в программе «Белый попугай» и далее, поэтапно – 60-летие, 70-летие… «А годы летят, наши годы, как птицы, летят», поётся в одной известной песне из древнего фильма «Добровольцы». Годы летят, а недели и месяцы просто со свистом проносятся мимо. И сейчас я вспоминаю, сколько же я понаписал о Дурове за эти годы, десятилетия! Сколько концертов мы вместе сыграли, сколько спектаклей! Чуть ли не полжизни я провёл с этим человеком, и поэтому материал о нём в этой книге самый объёмный. Но и самый весёлый! Так как в Дурове доминируют веселье, азарт и фантастическая энергия. После тяжёлого ишемического приступа его в очередной раз вернули к жизни и прописали покой. Но через сутки он позвонил и слабым голосом проговорил: «Знаешь, что помешало мне помереть на этот раз?» – «Что?» – уже предчувствуя очередной дуровский пассаж, отозвался я. «Помешала перспектива угодить в программу Вульфа «Мой серебряный шар».

А теперь читайте о нём то, что, быть может, прибавит позитива в вашей сегодняшней жизни. А я тем временем буду рассказывать о нём как о живом и здравствующем друге, несмотря на…

Всё происходит на одном из клубных вечеров «Школы современной пьесы», которые всё время придумывает и инициирует главный режиссёр этого театра Иосиф Райхельгауз. Дурова и меня вы уже, конечно, узнали

Тот, кто сказал, что вечный двигатель невозможен, – не знаком или плохо знаком с артистом Львом Дуровым. Я сознательно не перечисляю здесь его титулов и званий по двум причинам. Первая – это то, что он для меня, как ни странно, просто Лёвка, причём чуть ли не со второй недели знакомства, и разница в возрасте и положении тогда этому ничуть не помешала. А знаю я его давно, семнадцать лет. Вторая причина – это то, что звания у нас раньше шли по восходящей: то есть заслуженный артист РСФСР, затем народный артист – того же образования, затем народный – СССР, и он все эти этапы честно прошел. Потом эти звания поехали обратно, по нисходящей: те, кто были народными в СССР, опять стали народными в России, и хотя некоторые титулованные артисты и требуют, чтобы их представляли не иначе как «народными артистами СССР», – это уже скорее политический акт, нежели проявление тщеславия: они таким образом тихо, но твёрдо протестуют против развала СССР. Дурову же это просто по барабану. Это свойство характера, вернее, одна из самых обаятельных черт его характера. Груз его регалий на него, мягко говоря, не давит. Редко кто называет его Львом Константиновичем (я не был исключением), разве что его студенты, но и те через месяц норовят перейти на «ты». Да, впрочем, и трудно вечному двигателю – согласитесь – ходить плавно и величаво и называть себя медленно и долго – Лев Константинович; Лёвка – да и всё тут. Это вовсе не унижает его, я бы сказал больше – это ему идёт. Он мобилен и лёгок и не трясёт жировыми складками своих вкладов в русскую культуру – у него этого целлюлита вообще нет, он ему помешает двигаться. А каким же ещё быть вечному двигателю! Поэтому, заканчивая абзац про нисходящие движения, скажу: он достиг сегодня звания высочайшего – просто артист. Сегодня вполне достаточно в любом концерте объявить: «Лев Дуров», без всяких званий – услышите, что будет. Это уже элита, спецназ актёрской армии. Имя – и только.

А если серьёзно, то Дурову сейчас при нарушении каких-нибудь правил уличного движения стоит только высунуть голову из машины, как постовой начинает улыбаться и всё заранее прощать – за автограф или контрамарку в театр. Причём это не просто дань популярности, это ещё и уважение, и (странный сплав, не правда ли?) полный разрыв дистанции: какие там звания или знакомства накоротке с самыми влиятельными людьми страны – что вы! Он просто весел, и гаишники отвечают ему тем же.

Кстати, дуровское автомобилевождение – безусловное следствие его темперамента и заслуживает отдельного рассказа. Если кто-то заводится с полоборота и уже считается темпераментным, то Дуров – лишь с намека на оборот. Вот так он и ездит. Человек, сидящий рядом с водительским креслом Дурова, может всю дорогу впечатлениями не делиться, но в конце поездки он будет чувствовать себя каскадёром, которому в этот раз здорово повезло. Адреналин сопровождает Дурова. Им, вечным двигателям, без него никак. Поэтому на машине своей он периодически стукается, а через месяц эксплуатации она становится похожей на грязную мыльницу, в которую ненароком попала авиабомба. У него их и не крадут. Потому что – а на фига такое красть?.. Его машина выглядит как вызов общественному мнению, как старые линялые джинсы на вручении отечественной кинопремии «Ника», где все вокруг в смокингах и «кисах». Однако Дуров, как никто другой, в джинсах на «Нике» смотрелся бы, они бы ему пошли, как идёт ему и его машина. Он часто ставит ее в неположенном месте и, поскольку она не может не оскорблять взора работников ГАИ, – оставляет им на ветровом стекле записку шуточного содержания, подписывается «Лев Дуров», возвращается, видит там же оставленную ему от ГАИ записку, тоже с попыткой пошутить. Так и переписываются они с ГАИ – через лобовое стекло.

Был у меня юбилей и бенефис в моём театре «Школа современной пьесы». Сначала мы быстренько, без антракта, сыграли спектакль «А чой-то ты во фраке?», потом был антракт, потом меня с семьёй посадили в ложу и начался то ли концерт, то ли капустник, а я, как юбиляр и зритель, этому внимал. Надо сказать, внимал с удовольствием, так как выступали Арканов, Горин, Кикабидзе, Шифрин, Задорнов, Шендерович, Дима Харатьян, Марк Розовский, Юрий Ряшенцев – в общем, сильный был концерт. Но первым вышел Лев Дуров с моим бессменным соавтором по капустникам в Театре на Малой Бронной – Георгием Мартынюком. И Дуров начал: «Тут, – говорит, – за кулисами стоит куча насильно пригнанных друзей (ему свойственно всякий раз снижать пафос происходящего, он это называет словом «опустяшить». Дуров имеет на это полное право, так как употребляет этот приём чаще всего по отношению к себе). Так вот, наш театр [на Малой Бронной] всегда славился двумя вещами – во-первых, продолжительностью спектаклей (тут он повесил ненавязчивую паузу, словно подыскивая слова и давая залу возможность вспомнить, что «Идиот» идет три вечера подряд. Пауза была грамотная, что и говорить, в конце её в зале стал нарастать хохот, на который Дуров и внимания-то не обратил), а во-вторых – обилием литераторов и поэтов. Двое лучших – перед вами». Всё это произносилось очень серьезно и даже якобы с волнением литератора, который сейчас впервые обнародует новое произведение. Дуров объявил Геру, который прочёл свой стишок и, в свою очередь, тоже объявил: «Поэт Лев Дуров», и, вроде бы трепеща, Дуров прочёл следующее лирическое четверостишие: