Анна Оленина - Дневник Страница 8

Наше знакомство

N'en jugez pas par l'apparence

(Не судите по внешнему виду)

Из романса

Случайно нас судьба свела96

Из "Чернеца" Козлова

  Я приехала к тетушке на дачю97. Было много гостей. Я взошла, и юноша, сидевший у окна, встал и поклонился мне. Я отвечала наклонением головы довольно гордо и холодно. Я немного была не в духе. Общество было не для меня, скучное и низкое. Я села возле двоюродной сестры98 и разсматривала Варшавские башмаки, но все невольно взглядывала на незнакомца и спрашивала, кто такой, молчаливой этот гость. Никто не мог сказать, кто он. А я? Я поглядывала: он строен, велик ростом, но куда проста его физиономия, думала я. Мы пошли обедать, я забыла о незнакомце, он обедал в другой комнате. Потом, наскучив обществом, взяла я руку Софьи Б.99 и пошли с ней гулять по одной существующей аллее сада100. Поворотив назад по ней, увидела я идущаго к нам навстречу молодого козака. Мундир не козаков донских101 привлек к себе с перваго взгляда мое внимание, потом и ловкий стан юноши, странное молчаливое обхождение, сопряженное с ужасною учтивостью к старикам и дамам -- все заставляло меня невольно желать знать, кто он. Он поравнялся с нами и снял козатской кивер: еще странность: молодые люди редко это делают. Он прошел, и я сказала Софье, засмеявшись: "Вот какой филозоф, ходит один". "Не смейся над ним, он очень интересен". Я поняла. "Ах, ради Бога, позовите его". Он сей час воротился. Мы стали говорить, чувство горя заставило меня заплакать. Как странно посмотрел он на меня! Мне стало стыдно, я покраснела. Но пылкость его разсказа, чувства благородные, изъявляемые во всех его мнениях -- все заставило меня забыть, что я вижу его в первой раз. Я сама пылкаго нрава, и желание спасти его заставило меня давать ему советы. Он смотрел пристально и выразительно; как тогда переменилось его лице, как умны сделались глаза его, вся прелестная душа его была видна в них! Он слушал меня с некоторым удивлением. Я опомнилась и боялась показаться странною и глупою, но он лучше умел понять меня, нежели я разобрать его тогдашние мысли. "Не разсказывайте это никому, -- сказала я умоляющим голосом, -- вам может быть худо. -- Так что же, у меня душа чиста, я ничего не сделал недостойнаго. -- У вас есть родные, -- был пылкой мой ответ. -- Да, отец. -- Так ежели не для себя, то для него поберегите себя". Он казался тронутым. В то время подошла к нам m-lle Г.102 Я сейчас переменила разговор. "Пойдемте, -- сказала я ему, -- я покажу вам лошадь, на которой еждю; она горской породы, и вы, верно, скажете мне, хороша она или нет." Отделавшись так от несносной Г., я подошла к Алексею и шепнула ему секрет наш, он подошел, я представила его моему герою. После подвела к Матушке и Отцу; они позвали его к нам, и он принял наше приглашение и обещал быть у Алексея. Через несколько дней он и приехал к нам на дачю. Остался на несколько дней, подружился и с этой минуты сделался почти сыном дома и моим другом. <изображение руки>

  <Воскресенье> 30 Сентября. <1828>

  Боже мой, какая радость! Вчера приехали Папинька и брат, и вот их хорошие и худые новости: 1. что с них сняли цепи103, и потому, приехавши в город, я исполнила желание сердца моего и иду служить неведомо никому благодарную молебень 2-е. что Муравьев, Александр Николаевич, сделан начальником в Иркутске104. Все чувства радости проснулись в душе моей! Они свободны хоть телом, думала я, и эта мысль услаждала горе знать их далеко и в заточении. Но, увы, жалея об них, горюя об ужасной участи, не могу не признаться, что рука Всевышняго карает их за многие дурные намерения. Освободить родину прекрасно, но проливать реками родную кровь есть первейшее из преступлений. Быть честным человеком, служить безкорыстно, облегчать нещастия, пожертвовать всем для пользы общей, соделать щастливыми тех, кто под властью твоей, и понемногу приучать народ необразованной и пылкой к мысли свободы, но свободы благоразумной, а не безграничной -- вот истинной гражданин, вот сын отечества, достойный носить имя славное, имя Русскаго. Но тот, кто, увлекаясь пылкостью воображения, желает дать свободу людям, не понимающим силы слова сего, а воображающим, что она состоит в неограниченном удовлетворении страстей и корыстолюбия; тот, наконец, которой для собственнаго величия и, ослепляя себя мнимым желанием добра, решается предать родину междоусобиям, грабежу, неистовству и всем ужасам бунта и под именем блага будущих поколений хочет возвыситься на развалинах собственнаго края, тот не должен носить священнаго имени, и одно только сострадание к его заблуждениям -- вот все, что может он желать и получить от общества граждан.

  Свобода народа есть желание сильнейшее души моей, но вот, в чем оно заключается. Сначала запрети однажды навсегда явную и тайную продажу людей, позволяй мужикам откупаться на волю за условленную цену. Тогда тот, кто понимает силу слова сего, сам откупится. Я не прошу дать вдруг свободу всей России, они не могут понимать, что она состоит только в свободном пропуске из одного края в другой и что кроме собственной своей души и семейства и принадлежащих им домашних вещей они ничего не имеют и что все земли должны остаться за владельцами. Еще дай честное и безкорыстное управление внутренней части государства, ограничь лихоимство, позволь последнему нищему жаловаться на богатаго вельможу, суди их публично и отдавай справедливость по установленным однажды и навсегда законам. Чтоб указ один не противоречил другому, чтоб, подписанный однажды, он навсегда сохранил свою силу и точность. Вот, в чем состоит щастье России, и вот, что всякая душа желать должна, а не той неограниченной и пустой детской конституции (имя которой, не говоря об самом уложении, едва ли 3 часть людей понимает), которую хотели нам дать 14 числа105.

  Les mauvaises nouvelles sont de l'armee. La premiere est affreuse, l'autre terrible. Le pauvre General Dournoff a ete tue en montant a l'attaque. Ses pauvres bons parens, avec lesquels nous nous sommes tant vus et qui ont eu tant de bonte pour moi! Je ne sais vraiment, comment la pauvre Mere pourra supporter cette nouvelle terrible. Dieu veuille la soutenir! L'autre nouvelle est encore plus terrible, car elle abime plus de monde. Elle est pire, que la mort meme: le regiment des chasseurs a fuit devant un detachement des Turcs! Leur general, deux colonels et dix officiers ont ete tues et tout le regiment aurait peri, si ce ne fut pas le secours, donne par un regiment d'armee, qui, par sa valeur, a fait replier les Turcs. Quelle honte, grand Dieu, un regiment de la garde, fuir l'ennemi! C'est affreux, et lorsqu'on pense, que le nom de fuyards leur restera pour la vie, c'est terrible. Varna n'est pas encore prise. Nous perdons du monde, la campagne a ete tres mal coneue grace au cher Dibich -- que le diable emporte ces allemands. Au commencement de l'assaut de Varna Men-chikoff -- le fameux -- qui avait ete charge de la conduire apres la prise d'Anapa avait reeu une blessure qui grace a Dieu n'est pas mortelle. Toute sa conduite pendant sa campagne a ete celle d'un homme de Genie. Toute l'armee perd en lui un membre bien utile. Mais heureusement nous pouvons esperer le conserver. Il a ete remplace dans son commandement par le comte Varontzoff. Pour Paskevich -- il fait des miracles dans la Turquie d'Asie. Il a pris Kars, en entrant dans la ville avec l'ennemi, qui, ayant fait une sortie, fuyait vers la ville devant nos bataillons victorieux. Il vient de prendre Ahaltshik par assaut et pour faire avancer plus gaiement les soldats, il a fait chanter les "pecelniks" des regimens: il a pris encore plu-sieures places. Pour la grande armee ses affaires s'embrouillent. Dieu sait par quoi cela finira.