Голиб Саидов - Рокировка длиною в жизнь Страница 8

Уже ближе к вечеру, когда со стороны кухни начали доходить до гостиной сводящие с ума запахи жареной баранины с луком и со специями, наша совместная работа автоматически стала близиться к завершающей стадии: отец набело переписал список с таким трудом подобранных кандидатур. Было видно, что он явно удовлетворен проделанной работой. Только в двух местах никак все не сходилось: в одном месте – профессия, в другом – нужен был коммунист, но в наличии имелся только беспартийный

В холодильнике остужалась водочка, а на стол мама уже раскладывала тарелки с закуской и салатом. Этого было вполне достаточно для того, чтобы отец, не дрогнув рукой, одним росчерком пера «превратил» обыкновенную колхозницу в механизатора, а беспартийного «наградил» членским коммунистическим билетом.

– Ничего страшного, – пояснил он мне, – в первом случае, она обучится хотя бы машинному доению, а во втором – вынуждены будут сделать его членом. Иди, мой руки и марш за стол!

Пройдет немного времени, и я всё чаще начну обыгрывать отца. Сохранив до конца дней свои бойцовские качества и непримиримый характер, папа, тем не менее, в душе будет гордиться мною. Как тут не вспомнить, в связи с этим знаменитую историю Ю. Авербаха про семейство Пурди, изложенную на сайте «Шахматный калейдоскоп» – http://www.64chess.com/Humor/Averbax.html :

В одном из чемпионатов Австралии играли два Пурди, отец – Сессиль и сын – Джон. Сессиль имел все шансы стать чемпионом. Но когда за тур до окончания турнира ему по жребию выпало играть с сыном, он проиграл. Он пожал сыну руку, вытер капельки пота, выступившие у него на лбу, встал из-за стола и воскликнул: – Вот что бывает, если учишь детей играть в шахматы!

И, если в шахматах мне удалось одолеть отца, то его жизненный пример станет той духовной и нравственной планкой, на которую я всю свою жизнь буду держать ориентир, стремясь преодолеть её.

Глава 2 – Миттельшпиль

Земную жизнь пройдя наполовину,

Я очутился в сумрачном лесу…

худ. Георгий Курасов

«Бухарский гамбит»

– Нет! И ещё раз нет! – категорично отрезала мать, когда я, окончательно приняв решение жениться, задумал пригласить свою будущую жену к себе, в Бухару.

– Только потому, что она – русская?! – вскипел я.

– Причем тут «русская»: ты ведь, прекрасно знаешь, что прецедент был создан ещё твоим братом? – невозмутимо парировала моя бедная матушка и горько добавила, как бы про себя:

– Уж, тут-то мы «план», похоже, перевыполнили…

Хоть и смутно, но я догадывался, о том, какие мысли терзали маму: «И за что это меня так наказал Аллах? Ну почему они находят своих невест за тысячу верст от Бухары, когда и тут своих полным-полно? И неужели мне не суждено будет, увидеть келин (невестку) в национальном наряде?!»

– Ну, мамочка, ну пожалуйста… У вас с папой есть ещё и третий сын: вот он уж, точно женится на «нашей» – продолжал я скулить, вымаливая благословение.

– Нет! Я уже тебе всё сказала – спокойно, но твёрдо ответила мать.

– Ах, так?! В таком случае, я поеду к ней!

– Езжай! Хоть на все четыре стороны…

– Ну, мамочка… Я, ведь, люблю её…

– Пропади она пропадом, эта любовь! И кто её только выдумал? Можешь даже меня не уговаривать: я своего решения не изменю!

Так я очутился в Ленинграде…

Я стоял в зале прибытия аэропорта «Пулково» с одной-единственной спортивной сумкой, не имея совершенно никакого представления о том, что меня ждёт впереди. И – был счастлив…

Уже потом, значительно позже, когда у нас родится двойня и наши отношения с супругой обострятся настолько, что я начну подумывать о разводе, именно в этот момент передо мной вновь возникнет мать, которая, сунув мне под нос кукиш, категорически заявит:

– Ну, уж нет, этого я тебе не позволю! Кто тебе дал право делать несчастным единственную дочь, которую растили, любили и связывали с ней свои надежды? В чём виноваты эти два малыша? Как они будут расти без отца? И потом, кто это кричал мне: «Я люблю её!», а? Так что запомни: свой выбор ты сделал сам, никто тебя силком не волок, а потому тебе этот крест и тащить до конца своих дней! Если ты только посмеешь это совершить, знай, что ты пошёл против воли своей матери! Не видать тебе удачи!

«Боже мой! Я попал в какую-то западню! Ну, полный цугцванг! Когда же, на каком ходу я допустил ошибку – думалось мне тогда, – и как же всё это начиналось?»

И я всё вспомнил…

«Завтра утром буду Ленинграде тчк Еду братом тчк Встречай поезд 28 тчк Вагон 7 тчк До скорой встречи Галиб тчк»

Эта срочная телеграмма была отправлена с Ленинградского вокзала Москвы в город на Неве, моей знакомой, к которой, собственно говоря, я и ехал, совершенно не подозревая, какой очередной фортель выкинет, мне на сей раз, непредсказуемая Фортуна…

Знакомую звали Наташа. Увлекшись живописью и рисованием, в один из отпусков, она примет решение – непременно поехать в Среднюю Азию, чтобы сделать там серию набросков и этюдов для давно намечавшегося «восточного цикла».

Свободно и беззаботно наслаждаясь пестротой восточных базаров, ярким солнцем и не виданным ранее богатством различных оттенков, она с восторгом взирала на многочисленные древние памятники архитектуры, с их ослепительно блестящими голубыми куполами мечетей и медресе; выбирала тот или иной понравившийся ей ансамбль, устанавливала свой затертый походный этюдник и жадно впившись в оригинал, целыми днями с упоением перекладывала увиденное на подготовленный холст, привнося в палитру красок свои собственные ощущения и переживания, испытываемые ею во время творческого акта.

Так, однажды, совершенно случайно Наташа остановилась возле медресе Улугбека – памятника архитектуры XV-го века – расположенного как раз напротив другого «собрата» – Абдулазиз-хана – в котором для многочисленных туристов от ВАО «Интурист» был открыт бар, где я и работал за стойкой.

Вообще-то, я и раньше неровно дышал к искусству, тем более, что мне самому довелось заканчивать художественно-графический факультет. Так что, кое в чем разбирался. Не то, чтобы очень шибко, но пейзаж, там, какой-нибудь, голую бабу, например, деньги или «остаповского сеятеля» могу сварганить и сейчас.

Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что в упомянутую пору, художественную кисть, которую в последний раз я держал во время дипломной работы, мне давным-давно пришлось сменить на бокал, с которым не расставался ни на минуту.