Борис Малиновский - Участь свою не выбирали Страница 8

Я пригласил бойца погреться в нашу землянку. Мы кое-как забрались в нее. Он закурил. При свете спички открылось опухшее и заросшее щетиной лицо. Я не стал больше расспрашивать красноармейца – его вид и мои наблюдения днем говорили лучше слов о том, в каком положении находится наша пехота.

…Утром следующего дня из штаба полка передали приказ: произвести артналет на городской сад в Калинине, где по разведданным скопились фашистские танки и различная вражеская техника. К нашей батарее присоединились остальные. Через несколько минут дивизион повторил налет. Заглушая звуки далеких залпов и разрывов, над нами послышалось гудение. К Калинину летели два наших тяжелых бомбардировщика. "Сейчас они добавят гитлеровцам!" – с восторгом подумали мы, следя за их уверенным и неспешным полетом. Когда самолеты почти подлетели к городу, откуда-то сбоку вынырнул "мессершмитт". Послышались пулеметные очереди. Ближайший к истребителю бомбардировщик круто пошел вниз, за ним струился дымный хвост. Второй продолжал лететь. Фашистский ас сделал разворот и сбил второй бомбардировщик. Пораженные таким оборотом событий, мы с тревогой смотрели на распускающиеся в небе парашюты. Между ними, как хищная птица, кружил "мессершмитт", творя зверскую расправу над беззащитными летчиками: его пулемет строчил безостановочно. На наших глазах вершилась одна из многих трагедий первых месяцев войны, когда нашим войскам не хватало не только истребителей…

Возможность танковой атаки врага, видимо, беспокоила командование. Мне было приказано оставить на НП одного наблюдателя и связиста, а с остальными разведчиками явиться в штаб дивизиона. Там оказались и разведчики других батарей. Каждому из нас дали по две бутылки с горючей жидкостью и приказали пройти к передовой на шоссе Москва – Ленинград. Меня назначили старшим. Мы нашли место, где редкий лес порос густым кустарником вплоть до полотна дороги, и вырыли в кустах глубокие узкие окопы. Затем нашли несколько небольших намокших и тяжелых сучковатых палок и потренировались бросать их вместо бутылок. Мысль о танках не давала покоя – ведь мы с ними еще не встречались. Да и всех-то нас в этой засаде было не больше десяти человек… Просидели до вечера, как было приказано, вслушиваясь в пугающие шумы леса. Но танки так и не появились. Может, наш артналет сделал свое дело?

…Так без больших боев прошли первые дни. Когда на переднем крае разгоралась перестрелка, комбат открывал огонь по элеватору. Два-три залпа – и перестрелка стихала.

На четвертый или пятый день утром ко мне на НП прибежал взбудораженный чем-то разведчик Богданов.

– Ну, живем! – весело сказал он.- У нас новый комбат, да какой!

Богданов приносил нам завтраки из дивизионной кухни. Так было и сегодня. Но на этот раз он возвратился не один, а с новым командиром батареи. По дороге тот рассказал, что под Минском попал в окружение и оттуда пробился к своим частям. Покорил же он Богданова тем, что сразу же приказал ему "позаботиться" о разведчиках и достать для нас в ближайшей деревне мяса, картошки и спирту.

Через несколько минут со стороны нашего блиндажа показался новый комбат и, подойдя, спрыгнул в наш окоп.

Не знаю, почему командование полка решило сделать замену. Разницу между старшим лейтенантом Петровым и новым командиром – старшим лейтенантом Боковым мы почувствовали сразу…

– Расскажи обстановку, старший сержант! – приказал новый комбат мне, увидев треугольники на воротнике моей шинели.

Доложив все, что знал о своем участке, я решил спросить его о боях под Минском. Комбат сразу помрачнел и рассказал, как отступал от самой границы. По его словам выходило, что большинство новых укрепрайонов сданы без боя, что в первые дни войны из-за предательства многих старших командиров потеряно много нашей техники. А у немцев полно танков, самолетов, артиллерии…

Это походило на правду, но слышать такое было больно и обидно. Я не утерпел, перебил комбата вопросом:

– Товарищ старший лейтенант, ну а все же, когда в нашу сторону начнет склоняться победа?

Комбат долго смотрел на меня и разведчиков, переводя взгляд с одного на другого и как будто что-то обдумывая, а потом показал на высокую белоствольную березу, стоявшую рядом с нашим окопом:

– Как человеку без рук и ног на это дерево влезть – так нам победить!

Ответ его так поразил нас, что больше вопросов мы не задавали. Комбат, видимо, обиженный молчанием, тоже не стал разговаривать и ушел.

Почта еще не работала, и нашей "газетой" был передний край на том участке фронта, где мы находились. Ничего утешительного здесь не было – ни достаточного количества войск, ни укреплений, ни военной техники. Вдобавок вчера Богданов принес из кухни слухи, что немцы уже чуть ли не у Ярославля и совеем недалеко от Иванова. Мы не верили: подождем, что скажут сводки Совинформбюро. Не поверили и словам комбата: не так уж плохи наши дела!

В следующие два дня комбат на НП не появлялся: либо спал, либо о чем-то разговаривал с лейтенантом Смирновым в нашей землянке. На ночь оба уходили в ближайшую деревню, оставляя нас четверых в безлюдном лесу.

ПРИКАЗ

СТАВКИ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОГО КОМАНДОВАНИЯ КРАСНОЙ АРМИИ № 270

16 августа 1941 года

…Не только друзья признают, но и враги наши вынуждены признать, что в нашей освободительной войне с немецко-фашистскими захватчиками части Красной Армии, громадное их большинство, их командиры и комиссары ведут себя безупречно, мужественно, а порой – прямо героически.

…Но мы не можем скрыть и того, что за последнее время имели место несколько позорных фактов сдачи в плен врагу. Отдельные генералы подали плохой пример нашим войскам…

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.

Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен – уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи.