Берта Порозовская - Ульрих Цвингли. Его жизнь и реформаторская деятельность Страница 8

И вот перед толпой, пробавлявшейся до сих пор подобной духовной пищей, впервые на понятном языке, в простом, лишенном всяких риторических прикрас, но глубоко прочувствованном толковании, раздалось чистое евангельское учение. Легко понять, каково было произведенное им впечатление. Это было точно новое откровение. Люди, давно уже переставшие ходить в церковь и пришедшие послушать нового проповедника из любопытства, сделались после этого самыми усердными его слушателями. “Вот настоящий проповедник истины, – говорили некоторые. – Он скажет, в каком положении дела; это новый Моисей, который выведет народ из египетского мрака”.

С каждым днем успех проповедей все увеличивался. Цвингли не довольствовался одной только воскресной проповедью; почти ежедневно вокруг его кафедры теснились толпы слушателей не только из городского населения, но и из приезжавших на базары поселян. Окончив объяснение Матфея, он перешел к деяниям апостолов, затем стал излагать послания Павла и других апостолов. Христианские истины постепенно стали выясняться перед умами слушателей в том виде, в каком они были завещаны апостолами и первыми христианами, и контраст между ними и тем, чему до сих пор учила церковь, бросался в глаза без всяких комментариев.

Цвингли не ограничивался одной только проповедью Евангелия. Стараясь привить своим слушателям убеждение, что лишь вера, а не внешнее благочестие, доставляет спасение, он в то же время стремился распространить влияние Евангелия на все проявления общественной и нравственной жизни. Он говорил против суеверия и лицемерия, жаловался на падение свободы и чести Швейцарского союза вследствие раздора партий и обычая служить иностранным государям, громил пороки отдельных классов и общий упадок нравственности. Влияние его проповедей на общественное мнение можно было бы уподобить, некоторым образом, влиянию прессы – с тою разницею, что факты обсуждались им с точки зрения не какой-либо партии, а евангельского учения.

Результаты сказались скоро. Когда в окрестностях Цюриха показался продавец индульгенций Самсон со своим гнусным товаром, цюрихцы прямо запретили ему вход в город. Сам папа, заискивавший тогда в конфедератах, принужден был для виду выразить Самсону порицание и приказал ему оставить Швейцарию. А констанцский епископ через своего викария Фабера, бывшего университетского товарища Цвингли, написал последнему благодарственное письмо за то, что он отогнал от стада чужого волка. Эта поддержка епископа снова оживила было надежды Цвингли на то, что реформы в церкви удастся произвести в конце концов вполне легальным путем.

Но и эта надежда, как надежда на Шиннера и Пуччи, не оправдалась. Епископ Гуго фон Ланденберг был человек мягкий, щедрый к бедным, но слабохарактерный и равнодушный к интересам церкви. Чтобы увеличить свои доходы, он и сам раздавал за деньги отпущение грехов, и в монахе, присланном Римом, видел только опасного конкурента. Отсюда и поддержка, оказанная им Цвингли против “чужого волка”. Но дальше этого его сочувствие планам реформатора не шло. Фабер, побывав в Риме, так же скоро переменил фронт и из честолюбия сделался ярым защитником господствующего порядка. Цвингли пришлось убедиться, что с этой стороны ожидать ему нечего.

В 1519 году в Цюрих проникла чума. Цвингли находился в это время на водах в Пфефферсе, где искал на время отдыха от чрезмерно напряженной деятельности, узнав о появлении чумы, он немедленно поспешил домой, чтобы в качестве доброго пастыря делить с прихожанами все их испытания. С мужеством, возбуждавшим всеобщее удивление, он исполнял свои обязанности, навещал опасно больных, принося им утешения религии, пока, наконец, болезнь не сломила и его.

Цвингли был долго и опасно болен. Но крепкий организм не поддался недугу, опустошавшему Цюрих. К концу года он совершенно поправился и с удвоенной энергией принялся за свою прежнюю деятельность.

Впрочем, проповеди Цвингли вызывали восторг далеко не у всех слушателей. Были и такие, которые смотрели на проповедь Евангелия как на опасное нововведение. В других заговорили затронутые личные интересы. Монахи оскорблялись его насмешками над их невежеством. Духовенство стало опасаться, что отвергая божественное происхождение десятинного налога, он вырвет из его рук главный источник его доходов. Но еще большее неудовольствие вызывали нападения Цвингли на наемничество. Смелый проповедник наживал себе непримиримых врагов не только в Цюрихе, но и во всем Союзе. Миконий, получивший в это время место в Люцерне, шутливо замечает по этому поводу: “Прежде говорили, что голос твой так слаб, что тебя еле слышно в трех шагах. Но теперь я вижу, что это неправда – тебя слышно по всей Швейцарии”. Цвингли стали упрекать в том, что он вмешивается не в свое дело, что священник не должен касаться политики. Даже цюрихский совет, под влиянием усиливающегося ропота, стал относиться подозрительно к этому вмешательству духовного лица в светские дела и издал указ, по которому духовенство, и городское и сельское, должно впредь “толковать Евангелие согласно с духом Св. Писания, а о нововведениях и человеческих измышлениях умалчивать”.

Цвингли не обращал внимания на злобные выходки врагов. Он был глубоко убежден, что священник, несмотря на свою тонзуру, не перестает быть гражданином и что религия должна облагораживать все стороны частной и общественной жизни. Положение же дел было таково, что он не мог не поднять своего предостерегающего голоса.

В это время в Италии между двумя соперниками, Франциском I и Карлом V, снова разгорелась война за герцогство Миланское. Снова появились французские вербовщики, и все кантоны, один за другим, обещали свою помощь Франции. Только один Цюрих, под влиянием Цвингли, устоял против соблазна французских “мешков с кронами”. Но когда вместо французских вербовщиков появились послы от папы и, опираясь на прежние договоры, стали требовать помощи против завоевательных планов Франции, сторонники наемничества одержали верх. Цюрих один из всех кантонов принял сторону Рима, к великому огорчению Цвингли. “Я желал бы, чтоб вы разорвали договор с папой и отправили его обратно, повесив на спину папскому посланнику, – говорил он даже после заключения союза. – Если в какой-нибудь местности появляется волк, вы ударяете в набат, чтобы преследовать его; но от волков, которые губят и тело, и душу, вы не хотите защищаться. Недаром они (кардиналы Шиннер и др.) носят красные шляпы и мантии. Если их встряхнуть, то из них посыплются дукаты и кроны, если выжать – то польется кровь ваших сыновей, братьев, отцов и добрых друзей...”

Тем не менее на Цвингли как на виновника отказа Франции обрушилась ненависть всех партий. Наемники и пенсионеры испугались за свои доходы, агенты иностранных дворов увидели в нем помеху своим планам, союзные же кантоны в его лице не могли простить Цюриху его самостоятельную политику.