Анатолий Виноградов - Стендаль Страница 80

ГЛАВА XVIII

Если Сент-Олер, будучи посланником Франции в Риме, не слишком баловал Бейля любезностью и вниманием, то новый посланник Латур-Мобур, уважая в Бейле большого писателя, поставил его консульскую работу в такие рамки, которые наиболее соответствовали желаниям Бейля. Он перестал беспокоить Бейля бюрократическими запросами, загружать его время тарифами и новыми инструкциями о визировании паспортов, разрешил ему проводить большую часть времени в пределах Рима и, наконец, в награду за Анкону разрешил ему отпуск, так долго просимый.

Октябрь и ноябрь 1833 года Бейль проводит в Париже. Он переписывается с ди Фиоре и чувствует прилив необычайной нежности к госпоже Готье. В декабре 1833 года Бейль был вынужден снова отправиться к месту службы. По дороге он встречается с влюбленной парой — Жорж Санд и Альфредом де Мюссе — на пароходе между Лионом и Авиньоном. Они вместе провели ночь на маленьком постоялом дворике «Пон де Сент-Эспри». В альбоме Альфреда де Мюссе сохранилась зарисовка пляшущего Бейля, а в «Воспоминаниях о моей жизни» Жорж Санд рассказывает, что Бейль выпил много вина для того, чтобы согреться от декабрьского холода и чтобы поддержать Альфреда де Мюссе, который в этот период всегда пил до полного опьянения. Опьянение наступило и у Анри Бейля, и он приплясывал в сапогах, в зимнем плаще с пелериной, в большом зеленом цилиндре и шарфе. Гнулись половицы полусгнившего старого пола, посуда звенела на столе, и этот огромный медведь, напевая охрипшим голосом какую-то старинную гренобльскую песню, потешал молодежь, едущую в свадебную прогулку и грезящую Венецией, гондолами, серенадами, гитарами и прочими аксессуарами новобрачных.

1834 год Бейль проводит в Италии почти безвыездно. На сезон лихорадок он уезжает в Альбано, где в дубовых и миртовых рощах тысячи соловьев наполняют ночной воздух щелканьем и свистом, где огромная серебряная луна отражается в великолепных лесных и горных озерах.

1 января 1834 года Бейль узнал, что приехал опять милый господин Тургенев.

В зеленой тетради № 14 Тургенев записывает:

15 песнь «Рая».

(Выписка из Данте.)

«13/I Генваря был у Кривц. У меня сидел более часу Бель-Стендаль: много о Франции. Религия как будто не оживает. В Париже ежегодно при Наполеоне 45 т. гостей; при Бурбонах меньше; теперь опять столько же, потому что с досады и от скуки le Faubourg St. Germain идет в церковь и не едет на бал к королю. В провинциях les curés — противятся тем приходам, кои ненавидят иезуитов и любят свою революцию 1830, как свое дело; а священники ненавидят ее. Отсюда отвращение и к церкви. L’église de Chatel делает успехи и готовит протестантизм во Франции. Сен-симонисты спаслись только гонениями Правительства. Argout и Barthe скоты — преследуют. Гизо умен и (зачеркнуто) его учреждения прекрасны; мало употребляет (зачеркнуто) Кузена и Вил-меня (зачеркнуто), дабы им не приписали его действий. Они упали в мнении как ренегаты. Минье съездил в Гишпанию по милости Тьерса, но не заметил и не вывез ничего полезного. Ренуар делает, что хочет. Тьере один выше (зачеркнуто) всего министерства, а министерство равно с народом; но Тьере делает, что хочет, из Камеры и выпрашивает суммы на достроение памятников: L' arc de Triomphe и Магдалины; новых не будет, ибо и он полагает, как и все здравомыслящие, что не должно собирать подати с бедного народа для великолепия столицы; но вопрос: кончать ли начатое? — решил Тьере утвердительно. — Шатобриан упал. M-rne Recamiez все еще имеет влияние, car Paris est le paradis des Vieilles femmes. Броглио не ясно видит и говорит о вещах; доктринер! Тьере выше его. — У французов одна любовь — Поляки. В июле их выписывают и дают им пенсии. Возвращение надолго (зачеркнуто) Бурбонов невозможно. Получил письма от гр. Венгерской и от гр. Салтыковой. Обедал у гр. Гурьева и заболтался о естественном праве и о просвещении в России. После был у Скарят на бале Лютцова; танцевал с Turettini, с гр. Бланканзее и любезничал с обеими до 1-го часа».

Так отрывочно и сбивчиво записывает Тургенев новости, привезенные Бейлем из Франции и сообщенные ему.

В феврале опять происходят встречи Тургенева с Бейлем: «В кафе встретил Беля 4 февраля. Болтали о Вяземском. Сообщил ему содержание его письма о нем, и вместе заговорил о процессе Чезарини и литературе».

Тургенев сообщает суждение Бейля о новом издании посмертных произведений Шенье. Бейль считает его подложным и приписывает его Демуту.

Шел карнавал. Оба друга прогуливались по Риму под руку, обвитые серпантином, обсыпанные мелом и целыми горами конфетти. Идя по Корсо, Бейль и Тургенев останавливаются против дома Торлонья[100]. Обращая внимание Тургенева на это здание, Бейль говорит, что здесь была некогда церковь — единственная церковь в Риме, обращенная ныне в частное жилище. То, чего не мог сделать папа Пий VI для своего племянника Браски при всем своем авторитете наместника престола, удалось банкиру за деньги! Если в центре папской столицы на Корсо удалось по прихоти банкира, расширяющего свой дворец, уничтожить церковь и превратить ее в спальню, гостиную и концертную залу, то, конечно, наступает новая эпоха, и папский авторитет рушится под давлением банкирского золота.

8 февраля возобновились прогулки по Корсо. Приятельницы Тургенева бросают в него и в Бейля из корзинок пасхальные яйца, наполненные мукой и мелом. Черти, адвокаты, садовники, замаскированные и незамаскированные, швыряют карнавальными машинками, как древнеримскими катапультами, померанцы в окна верхних этажей. Цокают копыта лошадей, раздается музыка, пение, на улицах и площадях пляшут.

Появились у Бейля и новые друзья: граф Чини и его супруга, фамилию которой Бейль переделывает на французский лад. По-латыни «Cinis» значит «Пепел», а по-французски «Пепел» — «Cendre». Так Бейль звал женщину, ставшую предметом его нового увлечения. Это бескорыстное, дружественное увлечение можно было назвать и влюбленностью и обожанием, открытым, пылким, веселым и лишь изредка печальным, потому что годы уходят; эта женщина молода и прекрасна, она любит своего мужа, и муж любит ее настолько, что без всякого опасения разрешает ей верховые прогулки и поездки в коляске с влюбленным Бейлем. Бейль никогда не переступал границ рыцарской самоотверженной почтительности в отношении к этой семье, вдвойне ему дорогой. В этой семье в качестве своего человека проживала и пользовалась огромным уважением и преданностью окружающих мать одного из лучших друзей Бейля — Поля-Луи Курье.

Во время веселой болтовни в доме Чини Бейль вдруг вскакивает из-за стола и начинает записывать на манжете пришедшие в голову диалоги Люсьена Левена с отцом или, не окончив ужина, берет коляску и уезжает в Рим. Там около площади Игнатия живет его новый друг Абрагам Константен. Всю ночь до утра и весь следующий день, не разгибаясь, сидит Бейль за письменным столом и, как графоман, не может оторваться от рукописи. Главы возникают одна за другой. Он перечеркивает название «Люсьен Леван», затем восстанавливает его; после тысячи вариантов Бейль останавливается на «Amarante et Noir» — «Малиновое и черное», а мы перевели бы: «Уланская выпушка или сутана».