Геннадий Алексеев - Неизвестный Алексеев. Неизданные произведения культового автора середины XX века (сборник) Страница 88

Заветное окошечко было уже совсем рядом, когда в поле зрения очереди появился лохматый, небритый, весьма небрежно одетый человек лет пятидесяти, очень нетвёрдо державшийся на ногах. На рукаве его помятого пиджака белело большое пятно. Ширинка его брюк была неприлично расстёгнута, и виднелись сатиновые трусы, голубые с жёлтыми цветочками.

– Эй, Гоша, штаны-то застегни! – крикнули ему из очереди.

Гоша остановился и стал застёгиваться, но пальцы не слушались его – он никак не мог справиться с пуговицами и петлями. Он глядел на очередь мутным взором и пьяно, по-дурацки ухмылялся, показывая розовые дёсны.

Гоша, по прозвищу Мятый, был завсегдатаем этого ларька, и Д. уже не раз видел его здесь. Всегда он был выпивши. Всегда он был грязен и небрит. И всегда просил, чтобы кто-нибудь угостил его пивом, то есть не допил кружку и оставил ему немного на донышке. Любители пива относились к нему с добродушным презрением. Смеялись над ним. Иногда отталкивали его. Но часто всё же оставляли пиво, и он, схватив кружку трясущейся рукой, жадно пил, и тонкая струйка текла по его подбородку, стекала на шею, струилась по заросшему рыжеватым волосом крупному кадыку и исчезала за воротничком давным-давно не стираной рубашки. Все привыкли к Гоше. Все забавлялись им. Гоша был местной достопримечательностью, безобидным, добровольным шутом и своего рода рекламой этого ларька, стоявшего на пересечении двух тихих улочек в тихом, далёком от центра и не слишком ухоженном районе города. Жители этих мест даже называли ларёк «Гошиным» и говорил так: «Пошли к Гоше, выпьем по кружечке!» Или: «У Гоши сегодня очередища – жуть! Но пиво хорошее – светлое, свежее!»

Где жил Гоша, на какие средства существовал, была ли у него семья – никого не интересовало. Скорее всего, он был бомж, то есть человек, нигде не работающий и не имеющий определённого места жительства. Ютился он, вероятно, где-нибудь поблизости от ларька, в каком-нибудь тёплом подвале или на чердаке, был нищ и свободен как птица, как воробей или голубь. Однажды Д. видел, как к ларьку подошёл милиционер, взял Гошу под руку и повёл его куда-то. Гоша шёл послушно, не сердился, не сопротивлялся, не вырывался и по своему обыкновению глуповато улыбался, показывая розовые дёсны. Через два дня Д. опять увидел Гошу у ларька. Он всё так же клянчил пива. Кто-то спросил его:

– Ну как, хорошо было в кутузке?

– А чем плохо? – ответил Гоша. – Покормили, погрозили и отпустили. Жаль, что выпить у них было нечего. Я им говорю: «Дали бы хоть стаканчик, чего жмётесь?» А они зубы скалят. «Мы тебя, – говорят, – вытурим из города к такой-растакой! Будет тебе стаканчик! А то и два!» Вот им хрен! Сам я их отсюда вытурю! У меня заслуги есть! Я город защищал! Они ещё и титьку материнскую не сосали, а я с оружием в руках отстаивал рубежи!

Осознав, что ширинку ему всё равно не застегнуть, Гоша оставил её в покое.

– Пить хочется, мужики! – сказал он, громко шмыгнув носом. – В горле пересохло! Хоть бы глоточек! Нешто вы такие жмоты?

Очередь Д. уже подошла, и он попросил продавщицу налить ему две больших. Одну кружку он протянул Гоше. Тот сначала не понял, решил, что Д. шутит и глядел на него выжидающе, не протягивая к кружке руки.

– Да бери же, это тебе! – произнёс Д. – Бери, пока дают!

Гоша схватил кружку обеими руками, ещё раз недоверчиво взглянул на Д. и принялся с жадностью пить, хлюпая, причмокивая, выплёскивая пиво через край.

– Гоше пофартило! – сказали из очереди.

– Не захлебнись, Гоша! – сказали ещё.

– Везучий ты, Гоша! – произнёс ещё кто-то.

– Не будь жмотом, Гоша, оставь хоть глоток! – пошутил кто-то.

Опорожнив кружку, Гоша вытер рот грязным, засаленным рукавом и шумно, с наслаждением вздохнул.

– Ух, хорошо! В душе ангелы запели! Спасибо тебе, кореш! Спас ты меня от зверской жажды. А то помер бы. Давно уж пива не пил вот так, по-человечески!

Д. тоже выпил свою кружку и пошёл было прочь. Но сзади что-то шлёпнулось на землю. Д. обернулся. Гоша барахтался на мокром, скользком асфальте, пытаясь подняться. Ноги его подгибались, разъезжались и, видимо, были уже не в силах держать его тело. Брюки задрались почти до колен. Были видны рваные носки с огромными дырками на пятках.

– Мужики! – хрипел Гоша. – Ё-моё! Помогите!

Д. вернулся, взял Гошу за плечи и поставил его на ноги. Пиджак у Гоши был мокрый, и от него разило прокисшим пивом. Брюки тоже были мокрые.

– Вот скотство! – сказал Гоша. – Вроде и не пьян совсем. Три флакона пустырника всего и принял. Старею. Ноги не держат уже.

– Где ты живёшь? – спросил Д.

– Да тут, за углом, недалеко.

– Пошли! – сказал Д. и крепко взял Гошу за локоть.

Когда подымались по лестнице, навстречу попалась немолодая, некрасивая женщина. Она взглянула на Гошу с отвращением и подозрительно оглядела Д.

– Опять! – сказала она. – Хоть бы ты сдох, алкаш несчастный!

– Скоро сдохну, – ответил Гоша. – Недолго тебе терпеть.

Женщина прошла мимо.

– Это соседка, – сказал Гоша. – Варька Лизунова. Она меня о-о-очень любит! Сука! Поджидает, когда комнатёнка моя освободится! Ни хрена! Мы ещё поживём! Ни хрена!

У дверей квартиры Гоша долго шарил по карманам, отыскивая ключи.

– Хрень какая! – недоумевал он. – Куда же они подевались?

– А ты их не выронил там, у ларька? – спросил Д.

– Может, и выронил, – ответил Гоша. – Может, они там в пиве и лежат. Эти вонючие ключи всё время теряются. Я уже два раза дверь выламывал. И Варька на меня два раза в суд подавала. В этот, как его, товарищеский.

– И чем же это кончилось? – поинтересовался Д.

– Ну я им сказал, этим мудакам: простите, граждане дорогие, но не везёт мне по-страшному. Ключи мне попадаются какие-то – падлы гнутые. Не успеешь икнуть, а они уже тю-тю, их уже нет. Не сидеть же мне на лестнице целый день, дожидаясь, когда Варька с работы явится.

Ключ наконец нашёлся. Вошли в квартиру. В прихожей было полутемно. Воздух был спёртый, тяжкий. Пахло жареным луком, табачным дымом и уборной. На стене рядом с электрическим счётчиком висел старенький, ободранный велосипед. В углу стояли такие же ободранные, видавшие виды лыжи. Держась за стенку, Гоша подобрался к одной из выходивших в прихожую дверей и пнул её ногой. Дверь отворилась.

– Вот, кореш, мои апартаменты, моя келья, моя пещера! Заходи, не боись! Гостем будешь!

Д. вошёл и огляделся.

Посреди комнаты стоял обшарпанный стол с двумя столь же обшарпанными табуретками. На столе была разостлана газета. На газете лежали остатки какой-то пищи. В углу стояла железная кровать, застланная серым одеялом. Рядом с кроватью стояло некое подобие этажерки с несколькими книгами на верхней полке. В противоположном углу располагался допотопный комод, покрашенный наполовину облупившейся масляной краской. К стене над комодом был прикноплен лист из заграничного календаря с красивой цветной картинкой: юная прелестная японочка в национальном костюме стояла на берегу пруда среди живописных замшелых валунов. За её спиной виднелась типично японская деревянная постройка с высокой, загибающейся на углах черепичной кровлей. В руках у японочки был большой цветок лотоса. Японочка ласково улыбалась. У самой двери на гвозде весело какое-то тряпьё. Чуть поодаль в стену был вколочен ещё один гвоздь. На нём, прикрытый полиэтиленом, висел на вешалке чистенький пиджак в серую клеточку. На лацкане пиджака были прикреплены три медали с разноцветными ленточками. На полу валялись окурки. Под столом стояли и лежали пустые бутылки.