Генрих Сечкин - На грани отчаяния Страница 9

Пятьсот к илометров - тайга.

По ней бродят дикие звери.

Вход, правда, свободен туда,

Но выход захлопнули двери.

В ТАЙГЕ

Продираться сквозь кусты, одновременно проваливаясь в снег, было неимоверно трудно. На этот раз я шагал впереди, а Бизон тащился за мной. Стояла глубокая ночь. Бледная луна сквозь тучи и снежную сыпь слегка освещала мрачные стволы деревьев, загадочные кустарники, седые овраги. Наши импровизированные рюкзаки несколько замедляли ход и создавали определенный дискомфорт, но это ни в коей мере не входило в сравнение с тем наслаждением, которое испытывали мы, имея возможность свободно вышагивать, временами скользить по снегу, в любой момент размахивать руками, сгибаться и разгибаться по желанию и вообще чувствовать себя полностью свободными. Приятная истома разливалась по всему телу.

Как все-таки странно устроен человек. После злополучного пребывания в бревне я стал ощущать счастье от того, чего ранее не замечал вовсе. И это ощущение, прекраснее которого я не испытывал никогда, полностью заслоняло собой все остальное. И смертельную опасность, затаившуюся за каждым кустом в виде дикого зверя или человека с карабином, и возможность в любой момент провалиться в никогда не замерзающее под предательским мхом болото, и полнейшую непредсказуемость завтрашнего дня.

Наконец мы повалились друг на друга от изнеможения.

- Все, - наконец выдохнул Бизон. - Спим пару часов.

- Ты что, совсем сдурел? А волки и другие занятные зверюшки?

- Да кому мы такие дохлые нужны?

- Нет, Бизон, давай по очереди. И костер надо поддерживать.

- Тогда, Сека, заваливайся, а я пока костерок запалю. Как невмоготу станет - пихну тебя.

Не дав себя долго уговаривать, едва успев скинуть наволочные рюкзаки и сунуть их себе под голову, я моментально завалился на спину. В тот же момент провалился в темноту…

Нежное покачивание заставило меня открыть глаза.

- Ну, Бизон, меня так только нянька в детстве будила!

- Понимаешь, Сека, костерок развел, присел на минутку и вырубился, - виновато шмыгнул носом Бизон. - Только сейчас оклемался.

Я осмотрелся вокруг. Было позднее утро. Проспали мы минимум часов пять. Рядом валялись разбросанные потухшие останки костра. А вокруг них - все несъедобное содержимое наших разодранных в клочья наволочек. От пищи не осталось ни крошки. Даже ларечные банки тресковой печени волки разгрызли на части и вылизали досуха. Всюду - в радиусе метров десяти - их следы. Видно было, как волки катались по снегу, очевидно отнимая друг у друга добычу. Испарина выступила у меня на спине.

- Каюк, Бизон. Хана нам. Приплыли.

- Ладно. Хорошо хоть нас не сожрали. Придется выходить на поселки. Может, перепадет что? Деньги-то есть.

- Засунь их себе в задницу. Выйти сможем только раз. И прямо оттуда - на зону. Но уже не на свою. На штрафняк пойдем. Если доведут.

- Без жратвы же не дойдем, - угрюмо заметил Бизон.

- А голодовку забыл, как пятнадцать суток держали?

- Так двигаться в конце уже не могли!

- Ничего, только первые трое суток жрать охота. А потом - нормалек, - успокоил его я.

- Нам же идти больше месяца. Не по асфальту топаем!

- Ну так дернули. Чего базарить?

Собрав оставшиеся пожитки и кое-как увязав их в разорванные наволочки, мы снова тронулись в путь.

Довольно скоро нам стало понятно, что добровольная голодовка и вынужденный голод отличаются друг от друга, как небо от земли. В первом случае гонор, задор, мощное желание настоять на своем придавали нам силы. Кроме того, мы спокойненько валялись на нарах и травили анекдоты. К тому же в тепле.

Теперь ситуация совершенно иная. На пятые сутки ноги стали заплетаться. Все тело кричало от холода. Кисти рук онемели. В голове сумбур. Все, что можно было запихнуть себе в рот, мы уже перепробовали. Пытались есть сухой мох, извлекая его из-под снега. Пробовали даже варить его в жестяной банке на костре. Результат один и тот же - желудок ни в какую не хотел воспринимать столь экзотическую пищу. Измельченная и сваренная кора сосны колом вставала в горле. Какая-то часть проникала в желудок и создавала иллюзию некоей сытости, но толку от этого было мало. Один раз, правда, страшно повезло. Разгребая снег, Бизон наткнулся на целую россыпь изъеденной муравьями прошлогодней замерзшей брусники. Свирепо разгрызая ягоды, мы вдруг почувствовали, что наши зубы начали шататься.

Правда, в зоне цинга тоже несколько беспокоила заключенную публику. Там с ней боролись, употребляя каждый день на завтрак кружку особо приготовленного отвара из сосновой хвои. Да лекарь давал какие-то таблетки. Здесь же почему-то ни кора, ни мох не производили никакого эффекта. Наверное, потому, что не было таблеток.

Еще несколько дней пути. Сколько именно, мы уже не могли сосчитать. Меню несколько разнообразили сосновыми шишками и сушеной листвой. К этому времени обошли стороной поселок Вожаель и направились на юг. В воздухе запахло дымком. Внезапно Бизон бросился на землю.

- Ты чего там потерял? - просипел я и сам удивился своему хриплому, загробному голосу.

- Не потерял! Нашел!

В дрожащих руках совершенно непохожий на себя Бизон судорожно сжимал трупик какой-то полусгнившей птички.

- Не вздумай жрать!

Но было уже поздно. Мой друган вцепился зубами в пернатое существо. Из-под изъеденных цингой десен брызнула кровь.

Еще через несколько суток нашего марша снег стаял окончательно. Повеяло южным теплым ветерком. Солнце стало пригревать довольно интенсивно. Давно уже были брошены снегоходы и валенки. Днем мы все чаще стали делать передышки, а ночью, по очереди дежуря, жгли костер. Однажды ранним утром проснувшийся Бизон дико заорал:

- Сека! Я ничего не вижу!

- Ну и что? - спокойно возразил я. Взойдет солнце - увидишь.

Мы оба поняли, что это такое. В народе называется «куриная слепота». Довольно частое явление в то время на северных зонах. То ли от недоедания, то ли от нехватки витаминов, а может быть, еще от чего-нибудь человек вдруг перестает видеть в полумраке и даже при электрическом свете. Улавливается зрением только раскаленный волосок лампочки, и ничего более. В пасмурную погоду также почти ничего не видно. Зато в ясную, когда взойдет солнце, все нормально. Со временем, при сносном питании, все проходит. Но когда оно будет, сносное-то?

А пока мы больше не сможем шагать в сумерках или при пасмурной погоде. Это настоящая катастрофа. Тем более что кончались спички. В последние дни Бизон приловчился бритвой расщеплять спички вдоль на четыре части. Вместе с серой. В глухой тайге пеньков не было. Ватку не закатаешь. Курево у нас уже кончилось, что причиняло нам страдания не меньшие, чем голод. Одной спички хватало на четыре костра.