Артём Драбкин - Я дрался на Т-34. Книга вторая Страница 9

По дороге, надо ж такому случиться, мой механик-водитель заболел куриной слепотой. Вначале думали, что, может быть, шутит или притворяется. Ничего подобного, совершенно ничего не видел в темноте. Доложил фельдшеру. Он объяснил, что эта болезнь лечится каротином. Нужно много морковки или свежей печени. Морковку где возьмешь? А печень… воинский эшелон: товарные вагоны, платформы — двигался по степи. На нем танки под брезентом. Под этим брезентом вся наша жизнь протекала. И вот остановились на каком-то полустанке. Долго стояли. Смотрим, гонят на восток коров. Мы к пастуху. Объяснили, что нужна печенка. Он говорит: «Нет, я не могу отдать вам корову. Я же должен сдать их по счету». — «Мы тебе дадим расписку». — «Хорошо». Написали на бланке нашего батальона, печать поставили. Забили эту корову, вырезали печенку. И стали давать ему эту сырую печенку — чуть-чуть посолит и ест. И представь, пока доехали, болезнь прошла!

Постояли в Ломинцево — крупной узловой станции в Туле. Я в то время исполнял обязанности начальника поезда. Моя обязанность была на станциях подойти к военному коменданту, узнать маршрут следования, продолжительность остановки, передать это начальству и донести его распоряжения до личного состава. Вдруг меня вызывают командир бригады с замполитом. Прихожу, сидят: «Военный комендант доложил, что наши танкисты вскрыли и ограбили вагон с копченой свининой. Срочно проверить! Не дай бог будет проверка! Найдут — тебя же и расстреляют». Я, конечно, перетрусил. Собрал своих коллег, лейтенантов, объяснил задачу. К себе прихожу, залез в танк, посмотрел во всех закутках — ничего нет. Поехали дальше на фронт, никакой проверки не было. Кто будет воинскую часть проверять?! Надо сказать, кормили паршивенько — бульон из гороховой муки. А тут на второй или третий день после этого случая приносит мне командир башни, сержант, котелок: «Лейтенант, обед». Я опустил ложку, а там кусок копченой ветчины. Думаю: «О! наконец-то начали кормить. Видимо, подъезжаем к фронту». Потом узнаю, что другим ничего не давали. Я так и так — молчат. Спрашиваю: «Японский бог! — Мы тогда в выражениях не стеснялись. — Откуда это?!» — «Лейтенант, да все прошло уже, мы уехали». — «Покажите, где вы спрятали? Я искал, не нашел». Так они что, мерзавцы, сделали?! Они из снарядных ящиков вытащили часть снарядов и разложили их в ниши. Ветчину положили на дно ящиков и прикрыли ее снарядами. Оказывается, все танкисты бригады так сделали! Ладно. «Как украли-то?! Там же каждый вагон охраняется!» — «Мы подошли, спросили: „Ты откуда будешь-то?“» — «Да я ивановский». — «А, ивановский, а у нас есть ивановский! Петь, подойди сюда». — «Какой район?» — «Да елки-палки, я тоже с этого района». Короче говоря, разговорили. А в это время сняли пломбы, открыли двери. И несколько тушек копченой свинины свистнули…

Приехали на фронт под Невель. Это уже конец лета — начало осени 1943 года. Ехали к передовой ночью, устали, конечно, страшно. Видно только синий огонек впереди идущей машины, потому что фары зажигать нельзя. Вокруг какие-то вспышки, осветительные ракеты летят… Расположились. А танк, когда приезжаешь на место, он же теплый — махина большая. На моторное отделение брезент накинешь — там и в морозы благодать. Вот уже позже, зимой, пока танк едет, нарочно закрываешь жалюзи, чтобы он нагрелся до предела. Приезжаешь, брезент на моторное отделение, края прикидываешь снегом или землей. И там кайф! Можно до гимнастерки раздеться! Только задремали, вдруг вызывают командиров танков моего взвода к командиру батальона: «Утром идет в наступление батальон пехоты. Ваша задача поддержать этот батальон, вырваться вперед, подавить огневые точки. Пройти, проутюжить немецкие позиции, чтобы наша пехота могла двинуться дальше. По данным разведки, у немцев в обороне несколько пулеметов и рота автоматчиков».

Выехали рано утром, чуть-чуть начало светать. Открыл люк башни, высунулся, чтобы ориентироваться, потому что опыта особого не было — надо же видеть, куда едешь.

Шоссе, вдоль которого шло наступление, поднималось на бугор, по которому шли немецкие траншеи. Движемся. Видим огонек — из пулеметов строчат — туда снарядик, еще заметил огневую точку — туда снарядик. Настроение боевое. Да еще воспитали нас в том духе, что наши танки вообще неуязвимы. Только мы вышли на бугор, меня по башне как трахнет! И все. Лампочки в танке погасли, рация от сотрясения перестала работать. Механик поворачивается: «Лейтенант, пушка!» А во взгляде такая надежда, что лейтенант все знает… Куда там! Но не дай бог показать экипажу, что ты струсил или ты не понимаешь, что делать. И вот первый снаряд… Поскольку мы только выбрались на бугор, он срикошетил, хотя орудие было всего метрах в семидесяти от нас. Дурак дураком был — маленький еще, а все-таки быстро сообразил, что другого выхода у меня нет. Кричу: «Вперед!» Механик жеманул на полной скорости. Второй снаряд оторвал шаровую установку на лобовой броне. Третий выстрел, и сразу треск, стук, танк намертво встал. Сразу пошел дым. Потом я уже разобрался — у нас внизу лежало несколько дымовых гранат, которые и загорелись. Командую: «К машине!» Выскочили. Вдоль дороги лежали срубленные ели — немцы боялись партизан и вырубали лес вдоль дорог. Мы выскочили и под эти поваленные деревья забились. Командир башни Колесников должен был взять автомат, который всегда был в танке. Вижу, он залез под соседнюю кучу, спрашиваю: «А автомат?» — «Забыл, лейтенант». Я зарылся, уже не смотрю на него. Потом оглянулся. Он, чтобы исправить свою ошибку, залез в танк, вытащил автомат, а у него изо рта дым — наглотался. Короче говоря, лежим. Смотрим, немцы идут цепью вниз. Ну, думаем, нас захватить. Первый раз я решил стреляться. Почему? Потому что они танкистов и летчиков не щадили. Про издевательства мы вначале наслушались, а потом и насмотрелись. Так что это уже как закон был — в плен попадать нельзя. И вот знаешь, интересное чувство. Перед глазами протекает все, что помнил, все, что пережил. Причем с фотографической четкостью. Вот сестренка … как я ее отлупил. Вот школа… Уже приставил наган, а потом смотрю, они бегут, а сами стреляют не вперед, а назад. Я понял, что единственную пушку я раздавил, а два танка, что шли за мной, подходят, и те драпают. Немцы пробежали. Сижу я под валежником, смотрю, наши бегут — пилоточки со звездочкой, наши автоматы. Стреляют. Напряжение большое. Страх смерти присущ каждому человеку. А у меня еще дурости много было. Прямо из-под этой елки кричу: «Ура, ребята! За Сталина!» Тот боец, что ко мне ближе всех был, как направит на меня автомат. То ли закончились у него патроны, то ли заел автомат — повезло, а то бы скосил запросто. Пробежала пехота, проехали наши танки. Я подхожу к своему. Он колоссально дымит — в нем штук 10 дымовых шашек загорелось. Оказывается, что ствол орудия ударил в приоткрытый люк механика-водителя, сорвал его и влез в танк. Шашлычок такой получился. Тут я вспомнил, что что-то меня ударило под сиденье. Видимо, это был ствол орудия. Обошел танк — в лобовой броне хорошая дырка. Влез внутрь, включил вентилятор — заработал. Танк оказался исправным. Дали задний ход, съехали с пушки нормально. Я в этом столкновении не пострадал, механику-водителю ободрало щеку. Осколки попали в коленку командиру башни — его отправили в госпиталь, а оттуда в училище, откуда он вернулся к нам командиром танка. Кстати, танк у нас огнеметный был. Хорошо, что не загорелся бак с горючим, иначе не было бы нас в живых. Вообще, эти огнеметные танки не любили. Конечно, блиндаж какой-нибудь спалить или вдоль окопов струю пустить хорошо, но все равно, гораздо эффективнее просто гусеницами поработать. Короче говоря, заменили заряжающего и поехали за другими нашими танками. Видим, танк Цибенко Ивана, моего друга, сгорел. Сам он ползет по кювету в нашу сторону. Одна нога на штанине держится. Выскочили, хотели помочь, но что мы там могли сделать… Поехали дальше. Дошли до речушки. Задача пехотного батальона была оседлать мост и не дать немцам отойти. На другой стороне реки, вижу, идут несколько немецких машин с пехотой. Скрылись в какой-то низинке. Я разворачиваю башню, жду. Появилась — бах! Как на стрельбище, как в кино. Только каски подлетают вверх метров на пятьдесят. Несколько машин подбили. Двинулись дальше. Смотрю, стоят пушки, которые расстреляли танк моего друга, ведут огонь по пехоте. Я туда снаряд. Хорошо попал.