Борис Ефимов - Десять десятилетий Страница 9

С естественным интересом и любопытством начинающего, но уже определившего свое признание журналиста Кольцов наблюдает события Октября. Ему, по-видимому, трудно сразу определить свое отношение к новой власти. Он далек от враждебной книги «Окаянные дни» Ивана Бунина, но не разделяет и решительного «Моя революция» Владимира Маяковского. Ближе всего ему, пожалуй, восприятие американского журналиста Джона Рида, не проявившего глубокого понимания учения Маркса — Энгельса, но просто захваченного бунтарской романтикой переворота. Как и Рид, Кольцов был увлечен революционной дерзостью немногочисленной партии, смело взявшей в свои руки власть в огромной взбудораженной, бушующей стране. Думаю, если бы Кольцов тогда же написал о своих впечатлениях, они бы во многом перекликались с книгой Рида «10 дней, которые потрясли мир». Но Кольцов, забыв на время журналистику, с головой ушел в другое дело. Он работает в так называемом Скобелевском комитете, в области документальной кинохроники. Снимает эпизоды гражданской войны в Финляндии, потом братание русских солдат с немецкими на фронте.

А меня бурные события наступающего восемнадцатого года застали в родном Киеве учеником седьмого класса Киевского реального училища святой Екатерины. Об этом учебном заведении у меня остались самые смутные воспоминания. Не до учебы было в те тревожные месяцы. С каждым днем обострялась конфронтация между тремя противоборствующими силами — сторонниками Временного правительства, большевиками, оплотом которых был завод «Арсенал», и украинскими националистами. Последние уже представляли собой подлинное государство в государстве — я упоминал о Центральной Раде, вокруг которой организовались многочисленные вооруженные отряды, называвшиеся по старой запорожской традиции «куренями». Они объединяли «гайдамаков», «вильных козаков», «сичовых стрильцев» и «синежупанников», одетых в яркие, почти театральные одеяния и мундиры. Уже приобрело широкую известность имя их главаря Симона Петлюры, по фамилии которого ко всему этому воинству прочно пристало название «петлюровцы».

Петлюровцы выпускали несколько крикливых газеток и даже сатирический журнальчик «Гедз», страницы которого пестрели грубыми издевательским карикатурами, сеявшими национальную рознь и вражду к «московсько-монгольским хамам». Город лихорадило: постоянные уличные столкновения, почти не прекращавшаяся по вечерам стрельба неизвестно с чьей стороны и неизвестно в кого… Было тревожно, неуютно, страшновато. Поддерживавшие Временное правительство юнкера были вскоре разгромлены петлюровцами, но большевистский «Арсенал», осажденный гайдамаками и «сичовыми стрильцами», продолжал упорно держаться, надеясь на выручку, — к Киеву приближались отряды большевиков под командованием некоего полковника Муравьева.

Политический календарь не всегда совпадает с календарем общегражданским: Октябрь наступил в Киеве только в январе. Три месяца прошло с того дня, как в актовом зале Смольного Ленин провозгласил советскую власть. Первое боевое крещение киевлян!..

Всякое движение в городе замерло. Артиллерийские снаряды с воем и грохотом ударяют в дома. Трудно понять, кто откуда наступает, куда бьют пушки. Но вот все стихло. Сражение окончилось. Жители выглядывают из ворот. Тяжелый пороховой дым оседает на окровавленный снег. По крутой улице заиндевевшие лошади тянут пушки-трехдюймовки, нестройной толпой идут солдаты.

Советская власть, провозглашенная Лениным в Петрограде, простояла, как известно, семьдесят четыре года, пока не была денонсирована в Беловежской пуще руководителями России, Белоруссии и Украины Ельциным, Шушкевичем и Кравчуком. Советская власть, установленная в Киеве, продержалась значительно меньше. Петлюровцы вернулись ровно через три недели, ведя за собой германскую армию, оккупировавшую Киев и заодно всю Украину на основе «Мирного договора о дружбе и взаимопомощи», заключенного в Бресте. Кайзер Вильгельм протянул руку помощи Симону Петлюре.

…Я стоял в толпе у городского оперного театра, перед которым на площади живописным каре выстроились гайдамаки, «сичовы стрильцы» и «синие жупаны», и своими глазами лицезрел самого Симона Васильевича в распахнутой солдатской шинели и гайдамацкой папахе с длиннющим алым шлыком. Под крики «Слава!» он стремительно перебегал от одного куреня к другому, выкрикивая какие-то приветственные слова. Я внимательно разглядывал его остроносую физиономию, как бы предвидя, что мне не раз предстоит изображать ее на карикатурах и сатирических плакатах. Петлюра был, несомненно, незаурядный и чрезвычайно энергичный политический деятель. Дальнейшая судьба его такова: через несколько лет он был застрелен в Париже неким часовщиком Шварцбардом, мстившим за своих родителей, зверски убитых во время погрома, учиненного петлюровцами в Проскурове.

Парад на площади еще продолжался, когда ко мне, стоявшему в первом ряду толпы, подошел гайдамак. Я был в студенческой фуражке и в форменном студенческом пальто с золотыми пуговицами. Внимательно меня оглядев, он перевел взгляд на стоявшего рядом со мной моего соседа по дому, скромного продавца одного из магазинов, в потертой куртке. И, взяв его за плечо, отвел куда-то в сторону. Возвращаясь после парада домой, я увидел, как вели по мостовой большую группу людей, окруженную конвоем с ружьями наперевес, и услышал, как прохожие говорили: «Ведут коммунистов…» Я понял, что моего соседа ждет незавидная судьба. Домой он больше не вернулся.

Уход большевиков из Киева и возвращение петлюровцев оказались началом более чем двухлетней непрерывной смены властей в многострадальном городе, первым оборотом драматической и далеко не бескровной карусели переворотов и, как острили киевляне, «недоворотов». Киевляне подсчитали, что смена властей в столице Украины произошла ровно двенадцать раз. Неоднократно чередовались большевики, деникинцы, петлюровцы. Надо ли повторять, что эта жуткая «карусель» сопровождалась уличными боями, разрушениями и кровавыми расправами. Не забуду, как после ухода из Киева отряда Муравьева мы с отцом с ужасом смотрели в помещении анатомического театра на бесчисленные трупы расстрелянных большевиками юнкеров, офицеров, «буржуев». Помню, с каким тяжелым сердцем хоронили мы группу школьников-старшеклассников, расстрелянных петлюровцами в предместье Киева Борщаговке. Помню, как в августе девятнадцатого года, после ухода советской власти и вступления в город деникинской армии генерала Бредова, я в числе других киевлян с ужасом смотрел на покрытые засохшей человеческой кровью и мозгами стены огромного каменного сарая во дворе ВУЧК (Всеукраинской чрезвычайной комиссии).