Большой театр. Секреты колыбели русского балета от Екатерины II до наших дней - Саймон Моррисон Страница 9

постройки, портившие вид с большого расстояния и создававшие риск пожара. Медокс жил в одной из них; вторая, вероятно, была его личной конюшней. Величественные особняки на Петровке принадлежали аристократам. Артисты спали на чердаках и часто посещали мрачные таверны неподалеку. Генерал-майор (с 1831 г.) Владимир Степанович Апраксин, участвовавший в войне с Наполеоном, жил дальше по улице, недалеко от храма Воскресения Словущего с каменным фасадом, украшенным виноградными лозами и листьями.

Раньше считалось, что современный Большой театр был построен на фундаменте Петровского, но археологи обнаружили, что тот находился на 40–50 метров ближе к Кремлю. Как государственная опера и старый Кернтнертортеатр[66] в Вене, театр Медокса с наклонной деревянной крышей не сильно украшал облик города, но в то время выглядел действительно грандиозно. Конкурировать с ним могли разве что неоклассический Сенатский дворец (сейчас является рабочей резиденцией президента России) и Пашков дом, ставший первым государственным музеем в Москве.

Визуально реконструировать внутреннее убранство помогают сохранившиеся описания дворян, в 1780 году посещавших вечерние спектакли. Представители знати выходили из карет, которые останавливались у фонтана рядом с театром, поднимались по центральной освещенной лестнице, мимо партера — прямо в ложи, вмещавшие до 110 человек. Во время антракта они могли подняться в буфет, где подавались холодные закуски, приготовленные французским поваром. Вход в партер стоил 1 рубль, на балкон — 50 копеек. Среди зрителей, стоявших на полу и располагавшихся на скамьях, были мелкие чиновники, студенты, купцы, полицейские и слуги. В некоторых источниках упоминаются специальные места для женщин. Потолок закрывал брезент, сильно приглушавший звуки оркестра. Большие свечи из воска и животного жира в 42 люстрах освещали все пространство и дарили зрителям аромат паленых волос. Свет усиливался с помощью зеркал на сцене и за ней; факелы служили своего рода прожекторами, освещая выступающих артистов; зрители читали либретто при свете маленьких свечек. Подземные помещения предназначались для гримерок, раздевалок, хранения реквизита, а также музыкальных репетиций. Даже те, кто умел играть по нотам, иногда заучивали партии наизусть, помогая Медоксу сэкономить на бумаге, чернилах и услугах копировальщиков. Угольные печи обеспечивали обогрев театра и Ротонды.

Большой зал был величайшей гордостью антрепренера и самой дорогостоящей частью здания (бо́льшая часть денег, полученных от Опекунского совета, ушла на его строительство). Англичанин Чарльз Хэтчетт, химик-любитель и сын императорского каретного мастера, вспоминал, что Медокс любил похвастаться тем, что в Ротонде может находиться одновременно 5000 человек. Хэтчетт либо ошибался, называя такое количество, либо, возможно, театральный деятель просто преувеличивал. На самом деле, она была способна вместить 2000 человек, исключая музыкантов на скамьях, а в самом театре располагалось не более 900 зрителей. Чарльз также отмечал, что, независимо от размера толпы, обеспеченная публика в ложах все равно чувствовала себя уединенно: от всеобщих глаз ее скрывали светлые шелковые занавески[67].

Медокс решил побаловать аристократов сезонными абонементами, позволявшими забронировать место в ложе и украсить ее по своему усмотрению[68]. План рассадки напоминал шахматную доску, на которой королевы и офицеры находились позади пешек — обладателей одноразовых билетов. Участниками маскарадов, напротив, становились «бездельники и расточители» или «дворяне, ищущие женихов для своих дочерей»[69]. Распущенность и безвкусица подобных мероприятий добавляли шарма предприятию Медокса и вдохновили Михаила Загоскина на написание жуткого рассказа «Концерт бесов» — его главный герой, бывший пациент сумасшедшего дома, переносит психический припадок в Петровском театре. Искры падают со звезд на крышу здания, пока он устало бредет в тускло освещенную Ротонду мимо устрашающих фонарных столбов. Мужчина всматривается сквозь мрак в чарующий вихрь красных и черных масок и гротескный оркестр чудовищ: «Аисты с собачьими мордами, быки с головами ласточек, петухи с козлиными ногами, козлы с человеческими руками»[70]. Оркестр под руководством напудренного дирижера с совиным лицом исполняет увертюру к «Волшебной флейте»[71]. Герой знакомится с призраками известных композиторов. Его хватают. Дирижер отрывает ему правую ногу, «оставляя лишь кости и сухожилия, которые натягивает подобно струнам и играет на них»[72]. Уцелевшая конечность танцует под эту музыку до тех пор, пока персонаж не теряет сознание.

Автор написал произведение в 1834 году, отдавая дань уважения Медоксу и утверждая, что оно основано на реальных событиях.

Первоначальный бюджет оплаты труда артистов составлял около 23 000 рублей. Вместе со стоимостью эксплуатации, зарплатами врача, кочегара, парикмахера и пастижера расходы достигали 28 500 рублей. В труппу входили 13 актеров, 7 актрис и 12 музыкантов. Кроме того, было 7 танцовщиков (3 мужчин и 4 женщины), им не предоставлялось жилье и выплачивалось мизерное жалованье: наименее квалифицированная балерина получала 72 рубля за сезон. Ведущие актеры пришли из театрального кружка, работавшего в Москве в 1760-х под руководством композитора Николая Титова[73]. Надежда Калиграф, вдова Ивана, получала скромное жалованье в 600 рублей за сезон за исполнение таких строк, как, например (цитата из немецкой трагедии «Мисс Сара Сэмпсон»[74]): «Внезапная потеря супруга — это, конечно, больно; но это боль, пока еще не залеченная временем. Когда-нибудь все будут забыты, и для богатой наследницы всегда найдется порядочный мужчина»[75]. Она выступала на сцене с Василием Померанцевым, искусным актером, которого жаждали заполучить конкуренты Медокса — дворяне, вступившие в сговор, чтобы лишить его должности. Артист зарабатывал 2000 рублей за сотни выступлений в год и не возражал против того, что его герои не парят на крыльях над сценой и не появляются из отверстий в полу.

Театр открыл свои двери в канун Нового года, 30 декабря 1780 года, небольшим прологом, восхвалявшим не Екатерину Великую, как было принято, а самого Медокса. Бог насмешки Мом[76] и муза Талия убегают из Москвы, когда их театр сгорает, но возвращаются инкогнито при содействии других мифологических знаменитостей. Хор приветствует их на входе в Петровский, провозглашая конец страданий в скучном и несвободном мире без искусств. В представлении критиковалась театральная цензура и воспевались таланты антрепренера. Текст был написан Александром Аблесимовым[77], либреттистом оперы «Мельник — колдун, обманщик и сват» — самой успешной постановки английского театрального менеджера на тот день. Это был шаг вперед по сравнению с комедиями, которые драматург сочинял бо́льшую часть времени.

Далее, согласно программе, следовала странная смесь пантомимы и танца под названием «Волшебная школа» (или «Волшебная лавка»). Сохранились перечень героев, имена балетмейстера, художника, дизайнера и пяти ведущих исполнителей (из театральной афиши). Маски, костюмы и декорации давно утеряны. Персонажи были взяты из мифов, что характерно для балетов того времени, а их движения, возможно, скопированы из иллюстрированных книг о древнем мире. Образ