Владимир Рынкевич - Шкуро: Под знаком волка Страница 9

Буачидзе разнервничался. Поднялся с обиженным лицом, ерошил пышные волосы и с трудом возражал Автономову:

— Понимаешь, Иваныч, все ты правильно говоришь, но не любит народ генералов и офицеров. Давно не любит. Назначим генерала командующим, офицеров наберем, а солдаты что скажут? Контрреволюция, скажут. А Деникин, корниловцы? У них же закон, понимаешь, пленных не брать. Сколько они перебили наших! Братья убитых пойдут за генералами?

— Я тебя понимаю, Самуил Григорьевич, но не может армия без офицеров. Не воюют солдаты, а бегут от противника. А противник-то — немец!

— Своих выучим, Иваныч. Из солдат, из народа. Будут новые красные офицеры.

— Уважаемый оратор не знает, что значит выучить офицера, — резко перебил его Слащов. — Кадетский корпус — семь лет, училище — два года, и это еще не офицер. Еще послужить надо. А старший офицер и в академии учится.

— В войну за несколько месяцев офицеров готовили, — напомнил кто-то.

— Так они и воевали, — сказал Слащов. — А ваши новые офицеры, плохо обученные, неопытные, вообще будут бесполезными.

Заспорили. Автономов остановил дискуссию, объявив:

— Новых офицеров будем готовить, но пока их нет. Старых офицеров надо привлекать. Давайте их соберем и поговорим. Пусть руководители Совдепов разрешат провести съезд офицеров. Хорошо бы в Пятигорске.

С предложением согласились все, и на этом совещание закончилось.

Пришлось полковнику Андрею Шкуро стоять на трибуне, обитой кумачом, и вновь нервно напрягаться, чувствуя себя не на месте, не с теми. Митинг проходил в Ессентукском парке, перед трибуной шумела и шевелилась толпа — больше всего мастеровых и штатских неопределенной принадлежности, одетых в легкое летнее светлое. Наверное, были среди них и офицеры. Казаков немного. Полковник старался каждому приветственно помахать, а близко стоящим и подмигнуть — увидят на ярком солнце. К речи Автономова особо не прислушивался — его идею понял, но не верил, что из нее может выйти реальное дело. Пользоваться моментом, конечно, надо, но следует быть начеку.

Говорил Автономов все о том же, но другими ело-вами:

— Вроде бы началась меж ними война, но это же результат недоразумения. Кто с кем воюет? Россия против Германии? Если бы так, то понятно, а у нас получается: Россия против России. Что мы не поделили?

— Спроси офицеров, которые нас расстреливали, — крикнули из толпы.

— А ты спроси комиссаров, которые офицеров и казаков расстреливали и грабили.

— Товарищи! — воскликнул Автономов. — Забудем прежние распри. Все слои общества должны объединиться против общего грозного врага — германской армии. Надо вновь доверять друг другу. Доверять офицерам, вместе с которыми мы сражались на фронте, доверять казакам — нашим землякам и братьям…

Речь как будто понравилась: одобряли громогласно, однако Шкуро, вдоволь наслушавшийся речей на митингах, принимал только один вид этих сборищ: он призывает казаков идти в бой, и они идут за ним. А здесь, как бы хорошо ни говорил Автономов, никакого результата не было. И никого не убедил в верности своей идеи примирения.

— Какое может быть у нас, казаков, доверие к большевикам, когда они нас обезоруживают, — сказал один из выступавших. — В нашу станицу понаехали красноармейцы и поотымали даже кухонные ножи.

— Вы просите, чтобы мы выставили полки, а потом заведете наших детей невесть куда на погибель… — говорил другой с недоверием.

После митинга, проходя сквозь толпу следом за командующим, Шкуро слышал и такое: «Большевики — это зараза, нехай лучше немцы придут!»

В домике Радко-Дмитриева, слишком скромном для такого известного старого генерала, хозяин угощал Андрея Григорьевича, Слащова и Датиева виноградным вином. Супруга генерала была в волнении и в слезах:

— Теперь большевики его заметили и не оставят нас в покое.

Ее успокаивали, но и сам генерал не надеялся на предлагаемое Автономовым сотрудничество.

— Я не могу им верить, — сказал он. — При первой же неудаче они обвинят меня в контрреволюционности или измене и расстреляют. Да и трудно поверить, что генералы Алексеев и Деникин согласятся пойти на сговор с этими мерзавцами.

Вскоре подошел генерал Рузский. Он говорил примерно то же самое:

— Кроме того, ведь у них нет ничего мало-мальски похожего на то, что мы привыкли понимать под словом «армия». Как же с этими неорганизованными бандами выступать против германцев?

Андрею Шкуро генералы были не нужны, но армия требовалась — он сам будет ею командовать. Толкнув незаметно Слащова, чтобы тот поддержал, сам тоже горячо высказался в защиту создания армии:

— Автономов даст оружия сколько надо. На съезде пусть не все, но часть офицеров пойдет к нам. Местная советская власть поддержит. И армия есть.

— Составим план боевой учебы, организуем разведку, — сказал Слащов. — Я готов занять должность начальника штаба.

— Мы понимаем вас, господа, — сказал Рузский. — Но у нас имена слишком одиозные, и нам невозможно начинать это дело. Беритесь вы сами за организацию армии, а если у вас что-нибудь наладится, то, может быть, мы и согласимся впоследствии возглавить армию.

Приехали Автономов и Гуменный и весь разговор повторился, разве что в несколько измененном варианте.

Радко-Дмитриев пообещал, что если его здоровье поправится и офицеры, поступающие в армию, будут пользоваться всеми положенными правами и привилегиями, То он, может быть, пересмотрит свое решение и примет командование.

Рузский жил в Пятигорске, и после разговора обратился к Автономову с просьбой отвезти его домой на автомобиле, и, конечно, получил разрешение, и тут Шкуро позволил себе вздохнуть несколько свободнее:

— Николай Владимирович» я никогда не бывал в Пятигорске, хочется места посмотреть эти… лермонтовские.

— Даю вам не больше чем полчаса, — сказал Автономов. — Спешу в Екатеринодар.

— Место дуэли не посмотрим, — сказал Рузский. — Далеко, а домик Лермонтова пройдем, можно даже зайти.

— Так посмотрим, — не согласился Шкуро. — Алексей Иваныч спешит. — По дороге генерал показал какую-то белую хибару с железной крышей на горке, что-то объяснял. Андрей смотрел с необходимым уважением.

У своего дома Рузский пригласил зайти хоть на минуту отдохнуть, но полковник поблагодарил:

— Здесь на вольном воздухе покурю.

Сел на скамейку в садике возле веранды и ждал, когда появится Она. Конечно, появилась, но не одна; с ней — дама лет тридцати с лишним. Лена представила ее как Маргариту Георгиевну, свою покровительницу. «Покажи господину полковнику сад», — со значением сказала покровительница.