Вильгельм Липпих - Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 Страница 9

Перед праздником Пасхи жители небольших сельских общин Германии сооружали на холме возле деревни высокие штабеля дров и устраивали фейерверки. В субботу вечером накануне Пасхи их поджигали. Мы, жители Пюггена, с радостью наблюдали за тем, как весь горизонт освещается огнем полутора десятка костров в соседних деревнях. Это было незабываемое зрелище.

Проснувшись на следующее утро, я с братьями и сестрами находил приготовленные для нас корзинки со сластями и пасхальными яичками. Затем вся семья отправлялась в церковь.

Всеобщими праздниками в Пюггене становились и свадьбы. Жених в украшенной цветами повозке подъезжал к дому невесты и вез ее в церковь. Помимо прочих ритуалов брачной церемонии, у нас существовал и такой обычай — жених и невеста вдвоем распиливали бревно на две половинки, из которых потом делались ножки для детской колыбели. Это гарантировало появление большого числа детей в семье.

Несмотря на то что подобные праздники в семьях нашей общины практически не прекращались, жизнь становилась все более трудной, поскольку в стране свирепствовал экономический кризис.

Глава 2

Жизнь при нацистском режиме

1928–1936 годы

1928–1936 годы

В 1929 году на экономику Германии обрушился экономический кризис. Промышленность страны пришла в упадок годом раньше, а международный финансовый кризис лишь ускорил крах экономики моей родной страны. Это привело к небывалой безработице.

В годы кризиса моя семья жила лучше других немцев, однако начало 1930-х годов оказалось и для нас трудным временем. В детстве я плохо понимал сложность переживаемых нами проблем, и жизнь казалась мне по-прежнему прекрасной. Мне хватало еды, у меня была крыша над головой, я продолжал ходить в школу. Экономические трудности наиболее ярко проявлялись в больших городах, а не в крестьянских общинах, хотя мои родители ежедневно испытывали тяжкий гнет финансовых проблем — им постоянно приходилось ломать голову над тем, как оплатить счета и не допустить разорения.

Когда наша семья не смогла вовремя вернуть долг кредиторам, в дом к нам пришли служащие местного суда. Подобные визиты были мучительно унизительными для родителей, особенно для отца, Мне и моим братьям и сестрам запретили входить в комнату, пока судейские чиновники прикрепляли фискальные ярлыки, именуемые в народе «кукушками», на несколько лучших предметов нашей мебели вроде шкафа и стола.

В конечном итоге отцу удалось выгодно продать часть домашнего скота и собранный урожай, что позволило нам оплатить долг, составлявший что-то среднее между 300 и 1000 марок и снять с вещей позорных «кукушек». Тем не менее это было лишь временное улучшение. Дубовый стол отца еще несколько раз описывался судейскими в оплату очередного долга.

Даже в этих трудных обстоятельствах шести фермам в Пюггене удавалось справляться со всеми невзгодами и давать работу местным крестьянам. Несмотря на то что многие крестьянские хозяйства по всей Германии были вынуждены продавать часть своей земли или весь земельный надел, чтобы расплатиться с долгами, нашей семье посчастливилось остаться на плаву и избежать таких отчаянных мер.

И все же отцу часто приходилось затягивать выплату денег за удобрения, покупку нового сельскохозяйственного инвентаря или приобретение нового взамен старого, изношенного, и рассчитываться с наемными работниками натуральными продуктами вместо наличных. Ферма давала нам достаточно продуктов питания, но свободных денег почти никогда не было, даже на такие простые вещи, как одежда или обувь.

Тетя Хедвиг, дальняя родственница, жившая с нами, обычно пришивала к нашей перелицованной одежде магазинные ярлыки, чтобы мы поверили в то, будто она куплена в магазине. Этот мудрый поступок совершался для того, чтобы мы не думали о нужде, однако самые старшие из нас все прекрасно понимали. Разумеется, нам хотелось иметь красивую новую одежду, но мы понимали, что наша семья не может позволить себе этого.

Хотя было очень трудно находить деньги даже на самое необходимое, отец время от времени позволял себе маленькие слабости вроде кружки пива или сигары. Однажды он отправил меня за пивом в деревенскую пивную, располагавшуюся неподалеку от нашего дома. Получив возможность впервые в жизни отведать вкус пенного напитка, я стал на ходу понемногу отхлебывать из кружки и когда, наконец, передал ее отцу, содержимое убавилось примерно на пару сантиметров. Отец, конечно же, рассердился на меня, упрекнув в том, что я расплескал пиво, пока нес. В трудные времена никому из нас, даже младшим, не удавалось избежать родительского гнева.

Кризис разразился через десять лет после окончания войны и еще больше укрепил консервативные духовные ценности немцев и усилил всеобщее недовольство послевоенным мироустройством.

Подобно большинству моих соотечественников я верил в то, что Первая мировая война возникла из нежелания других держав — Великобритании, Франции и России — признать военное и экономическое могущество Германии и предоставить ей законное место в ряду сильных государств мира. Несмотря на огромные потери, немцы гордились тем, что победили Россию и дали достойный отпор армиям Антанты.

Хотя Германия согласилась на заключение перемирия в 1918 году, большая часть немцев была не согласна с тем, что их родина потерпела поражение, потому что германская армия все еще существовала и занимала внушительную часть территории Франции, а также огромные территории на Востоке. Кроме того, почти все немцы были уверены, что деятельность коммунистов и социалистов Германии существенно подорвала боевой дух армии и повлияла на принятие нацией постыдных условий Антанты.

Обсуждение итогов Первой мировой войны неизбежно приводило к горькому признанию неожиданно тяжелых для страны условий Версальского мирного договора, навязанного стране в 1919 году. Несправедливо признав Германию виновной в разжигании войны, страны Антанты навязали ей выплату огромных репараций и потребовали сокращения немецкой армии до 100 тысяч человек, а также отобрали у нее все колониальные владения. Неудивительно, что многие немцы испытывали крайнюю неприязнь к Франции и Великобритании и считали их виновными в тяжелом экономическом положении своей страны.

Я по-прежнему интересовался военной историей и часто беседовал с ветеранами войны в Пюггене и соседних деревнях. Они приглашали меня на встречи участников «Стального шлема», крайне правой полувоенной организации. В нее входили бывшие солдаты, принимавшие участие в Первой мировой войне. Носившие старую форму и не расстававшиеся с винтовками, ветераны собирались пару раз в год на уличные манифестации, проходившие по всей Германии.