Игорь Курукин - Анна Леопольдовна Страница 9

Обе принцессы-соперницы прожили десятилетие царствования Анны под ее строгим контролем. И для Анны Леопольдовны, и для Елизаветы путь к власти не был усыпан розами.

Глава вторая

ВСЕЛЮБЕЗНЕЙШАЯ ПЛЕМЯННИЦА, ИЛИ БРАУНШВЕЙГСКАЯ ПРИНЦЕССА

Она действительно никого не любит.

Придворная жизнь

Анна Иоанновна и ее окружение постарались как можно скорее забыть о неприятных обстоятельствах, сопровождавших ее восшествие на престол. Манифест от 16 марта 1730 года о предстоящем венчании на царство уже не допускал и мысли о каком-либо ином способе получения власти, кроме как посредством божественной воли, ибо «от единого токмо Всевышнего царя славы земнии монархи предержащую и крайне верховную власть имеют». Немедленно началась переприсяга всех служащих империи теперь уже самодержавной Анне. Коронационные торжества сопровождались даровым угощением народа и красочными фейерверками.

Конечно, пришлось пойти на уступки «шляхетству». Был уничтожен петровский закон о единонаследии и сделан шаг по пути дамской эмансипации: Анна Иоанновна (не с учетом ли собственного горького опыта?) повелела выделять после смерти мужей вдовам седьмую часть недвижимого и четверть движимого имущества (плюс приданое), которым они могли распоряжаться по своему усмотрению. В 1731 году был открыт Сухопутный шляхетский кадетский корпус для подготовки из дворянских недорослей офицеров и «статских» служащих. Тогда же правительство в поисках лучшей системы «произвождения» в первые обер- и штаб-офицерские чины в армии восстановило отмененную при Екатерине I практику баллотирования (избрания полковыми офицерами). В первые годы царствования Анны помещичьи крестьяне потеряли право приобретать землю в собственность, им было запрещено брать откупа и казенные подряды. С другой стороны, все поползновения дворянского «общенародия» на участие во власти (например, содержавшиеся в проектах 1730 года предложения о выборности должностных лиц в центральных учреждениях и губерниях) были решительно отвергнуты.

На создание новой системы власти ушло примерно два года. Новый режим получил у потомков названия «бироновщина» и «эпоха немецкого засилья». Однако стоит напомнить, что именно «природная» русская знать встретила Анну «кондициями» и пыталась превратить ее в безвластную куклу на троне. Неудивительно, что она приближала к престолу хорошо известных ей слуг из курляндских и прочих «немцев». Но так ли уж много их было? Составленный в 1740 году «Список о судьях и членах и прокурорах в кол[л]егиях, канцеляриях, конторах и протчих местах» свидетельствует: на закате бироновщины из 215 ответственных чиновников центрального государственного аппарата «немцев» было всего 28 человек (по сравнению с тридцатью при Петре I в 1722 году). Если же выбрать из этих служащих лиц в чинах I–IV классов, то окажется, что на 39 важных русских чиновников приходилось всего шесть иностранцев (чуть больше 15 процентов) — намного меньше, чем среди военных34.

Армию теперь контролировал фельдмаршал Бурхард Христофор Миних. Прошла кампания по смене руководителей центральных государственных учреждений и губернаторов. Императрица сохранила и даже расширила состав Сената, включив в него и кое-кого из вчерашних «верховников», и тех, кто подписывал ограничительные проекты. Но над Сенатом она поставила Кабинет министров, где первую роль играл не престарелый канцлер Гавриил Иванович Головкин, а «душа» этого учреждения — вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, который и был истинным режиссером успешной акции по восстановлению самодержавия в феврале 1730 года.

Но для «противовеса» Остерману после смерти Головкина в состав Кабинета последовательно вводились его оппоненты — сначала возвращенный из почетной ссылки Павел Иванович Ягужинский, затем деятельный и честолюбивый Артемий Петрович Волынский и, наконец, будущий канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. Министры огромное количество времени (порой они заседали «с утра до ночи») посвящали решению проблем финансового управления — проверке счетов, выделению средств на те или иные нужды, вплоть до выдачи жалованья, и взысканию недоимок. Позднее на первый план выдвигаются вопросы организации и снабжения армии в условиях беспрерывных военных действий 1733–1739 годов.

На протяжении всего времени существования Кабинета через него проходило множество сугубо административнополицейских распоряжений — о «приискании удобных мест для погребания умерших» или распределении сенных покосов под Петербургом, разрешении спорных судебных дел и рассмотрении бесконечных челобитных о жалованье, повышении в чине, отставке, снятии штрафа и т. д. Право принятия важнейших, в том числе внешнеполитических, решений перешло в придворный круг к ближайшим советникам императрицы — Остерману и Бирону.

При Анне двор стал важнейшим элементом новой структуры власти, весьма внушительным по численности: при Петре II он насчитывал 113 человек, а в 1730-х годах в нем было 142 штатных чина да еще 35 «за комплектом»; всего же вместе с прачками, лакеями и прочими «служителями» при дворе состояли 625 человек35. Обер-гофмейстером стал родственник императрицы и подполковник гвардии Семен Салтыков; обер-гофмар-шалом — красавец Рейнгольд Левенвольде, обер-шталмейсте-ром — сначала Ягужинский, а затем брат обер-гофмаршала — Карл Густав Левенвольде.

Обер-камергером (начальником придворного штата) на протяжении всего аннинского царствования оставался бессменный фаворит государыни Эрнст Иоганн Бирон. Он смог стать одним из самых влиятельных политиков в послепетровской России именно потому, что выстроенный в ходе реформ Петра Великого политический механизм объективно нуждался в фаворитах, помогавших получавшим колоссальную власть государям и государыням, не обладавшим хотя бы в малой мере уникальными способностями первого российского императора. Конечно, мелкому курляндскому дворянину сомнительного происхождения помог его величество случай: расторопный управляющий сумел не только войти в доверие, но и найти дорогу к сердцу вдовствующей герцогини. Но Бирон с успехом освоил новую для российского двора роль и превратил малопочтенную функцию ночного «временщика» в настоящий институт власти с неписаными, но четко очерченными правилами и границами. К середине века фаворитизм окончательно «встроился» в систему российской монархии: «попадания в случай», взлеты и «отставки» стали проходить по налаженной схеме, не вызывая потрясения всей государственной машины и переворотов с казнями и ссылками36.