Эрнст Вист - Фридрих II Гогенштауфен Страница 9

В проповеди при посвящении тридцатисемилетний папа совершенно недвусмысленно объявил римлянам и настороженной Западной Европе: «Я поставлен над Домом Господним, ибо мои заслуги и положение возвышаются над всем. Мне было сказано пророком: Я дам тебе место над народами и королевствами. Мне было сказано апостолом: Я отдам тебе ключи от царствия небесного. Раб, поставленный над всем Домом Господним, есть наместник Христа, преемник Петра, помазанник Божий, бог-фараон, он поставлен посередине между Богом и людьми, менее величествен, чем Господь, но более величествен, чем человек; он может судить всех, но никто не может судить его».

Таков был человек, назначенный опекуном маленького короля Фридриха и призванный стать третейским судьей в споре за трон Германии.

Когда император Генрих VI умер в Мессине, его брат Филипп Швабский не смог выполнить его поручение отвезти Фридриха в Германию для коронации. Тогда он повернул коня и помчался через восставшую Италию, через Альпы обратно в Германию.

8 марта 1198 года его избрали германским королем. Двухступенчатые выборы проходили в двух городах, Ихтерхаузене и Мюльхаузене. В глазах германских князей это знаменовало господство над империей. Избрание Филиппа стало, по сути, предательством по отношению к сыну императора Фридриху, в конце 1196 года избранному княжеским собранием во Франкфурте. С результатами выборов согласился и архиепископ Адольф Кёльнский со своими сторонниками, хотя он не вполне благожелательно относился к Штауфенам.

Причиной избрания Филиппа стали насущные задачи государственной политики. Слишком живо помнили германские князья, какой вред был нанесен стране за годы несовершеннолетия императора Генриха IV (1056—1106-гг.), когда регенты правили только исходя из соображений собственной выгоды, а не на благо государства. Так пришли к решению выбрать Филиппа Швабского.

Будучи избранным 6 и 8 марта, он лишь 8 сентября короновался архиепископом Тарантеза, случайно оказавшимся в Майнце, подлинными знаками государственной власти.

Приглашенный согласно старой традиции, кёльнский архиепископ Адольф и его сторонники с Нижнего Рейна отчасти из неприязни к Штауфенам, но прежде всего заботясь об экономических интересах Кёльна и его округов в Англии, выдвинули в качестве претендента на трон Оттона Брауншвейгского (1198—1218 гг.), третьего сына Генриха Льва и племянника английского короля Ричарда Львиное Сердце.

Воспитанный при английском дворе, он получил от английского короля титул графа Пуату. Поэтому многие считали его не немцем, а англичанином. Но все же 9 июля 1198 года настоящий епископ Адольф Кёльнский водрузил на него в Аахене фальшивую корону, так как подлинные знаки императорской власти, как и большие сокровища Генриха VI, находились в крепости Трифельс во владении Штауфенов.

До решения проблемы силой оружия дело пока не дошло: оба короля ожидали от папы приговора.

Но папе не пришлось брать на себя решение: оно явилось само собой. Умный папа обладал умением выжидать. Только на рубеже 1200/1201 годов он огласил решение в речи, произнесенной перед кардиналами. В данной речи, шедевре политической целеустремленности, вначале обосновывалась правомочность папы на приговор королям. Стало совершенно ясно: папа не хочет видеть на королевском троне никого из Штауфенов, чья семья в свое время уже доставила папам много хлопот. Кроме того, Генрих VI так и не принес вассальную присягу на Сицилию. Он рассматривал Сицилию как наследственное владение жены Констанции и часть принадлежащей ему империи. Во-вторых, Генрих VI намеревался воссоединить Королевство обеих Сицилии и империю. Это укрепляло яростную вражду с папством. Никто из пап не мог допустить, чтобы патримоний Святого Петра, зажатый между Сицилийским королевством и имперской Италией, раздавили, как орех щипцами. Генрих VI никогда не скрывал своих целей.

Давайте проследим за аргументацией решения папы, изложенной им следующим образом: «Поскольку недавно троих выбрали королями — мальчика (Фридрих), Филиппа и Оттона, мы должны принять во внимание три обстоятельства относительно каждого из них: что допустимо, что подобает и что выгодно». Бросается в глаза, как папа, принимая критерии, руководствуется утилитарными, а не морально-правовыми категориями.

Далее он продолжает: «На первый взгляд кажется недопустимым возражать против выборов мальчика, закрепленных присягой князей… Они выбрали его по внутреннему убеждению и единогласно поклялись ему в безоговорочной верности, а некоторые принесли вассальную присягу. Поэтому кажется недопустимым возражать против законных обещаний».

И тут папа проявил себя дальновидным политиком:

«…Когда этот мальчик узнает и поймет, что Римская церковь отняла у него его права, он откажет вам не только в подобающем благоговении, но и будет бороться с вами всеми возможными средствами, разорвет ленные узы с Сицилийским королевством и не окажет вам привычного повиновения.

Исходя из вышеизложенного, кажется допустимым, подобающим и выгодным возразить против его выбора.

Допустимым, так как прежние обещания являлись недозволенными, а выбор — безрассудством. Ведь вы избрали неподобающего ни для империи, ни для какого другого места неподходящего человека, а именно ребенка около двух лет от роду, не принявшего даже святого крещения… И хотя присягавшие добровольно дали обеты, они выбирали его тогда императором для правления лишь по достижении законного возраста».

Здесь выдающийся юрист папа Иннокентий III допустил ошибку, впоследствии дорого обошедшуюся, — подтвердил германскую, точнее, даже штауфеновскую точку зрения: выбор германских князей является для германского короля основанием для получения императорского титула.

«…Поскольку регент не может управлять империей, а император может избираться на определенное время, церковь не может и не хочет оставаться без императора и считает допустимым позаботиться о назначении другого…»

И тут папа начинает говорить открытым текстом и разъясняет, почему правителем не может быть ни Фридрих, ни какой-либо другой Гогенштауфен: «Будет невыгодным, если он сохранит за собой императорскую власть, так как тогда Сицилийское королевство объединится с империей, и церковь повергнется в смуту.

Ведь Фридрих, не говоря уже о других опасностях, не захочет дать церкви присягу на верность и стать ее вассалом, как этого не сделал его отец. Мнение, будто мешать его избранию негоже, дабы он позднее не обвинил церковь в потере империи, не имеет значения. Никто не сможет с полным правом утверждать, что церковь отняла у него империю, так как брат его отца (Филипп Швабский) в гораздо большей степени вторгся не только в империю, но и в его долю отцовского наследства и намеревается занять со своей дружиной владения его матери, для защиты которых Римская церковь трудится, не жалея никаких усилий и расходов, употребляя мудрость и силу».