Александр Колмогоров - Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой Страница 9

Дочь — Доротея Германовна (Дарья Ермолаевна 1789–1865) — окончила в Петербурге Императорское Воспитательное Общество благородных девиц — 12-й выпуск 1809 года. Выйдя замуж за чиновника Д. А. Мягкова (1772–1830)[41], она не была счастлива в браке, несмотря на рождение троих детей. Её супруг, упрямый и неуравновешенный по характеру, оставил службу в чине коллежского асессора и, ощутив свою власть над именьицем с деревенькой, расслабился от вседозволенности. Легко впадая в гнев, новоявленный помещик создал невыносимую семейную обстановку, не останавливаясь перед оскорблением и даже рукоприкладством в отношении жены-немки, смеющей возражать и отстаивать достоинство своё и детей.

По воспоминаниям внучки Надежды лоб бабушки всегда закрывала чёрная «бархатка», скрывавшая глубокий шрам от удара деда. Один из таких яростных приступов своеволия и самодурства закончился неумышленным убийством собственного малолетнего сына. Доротею с двумя детьми спасли от расправы разъярённого мужа крепостные. Самого главу семейства от тюрьмы избавила только смерть от горячки во время нахождения под судом.

Из воспоминаний внучки: «Бабушка была высокого роста и ходила так, как в моём воображении должна была ходить царица. Её всегда и все, начиная с отца и матери, боялись, но не страхом, а особенным уважением, как высшее существо; в её присутствии все подтягивались, всем хотелось удостоиться от неё похвалы или поощрения. Я помню на ней платья только трёх цветов: в обычные дни — чёрное шёлковое или бархатное, перламутровое и белое — в большие праздники и в дни её причастия; ни колец, ни золотых вещей она не носила, но кружева на ней вызывали завистливые похвалы и удивление. Её густые волосы были цвета старого серебра без малейшей желтизны: причёсывалась она прямым пробором, гладкими бандо и короткими буклями, скрывавшими уши. Лицо с большими карими, строгими и в то же время необыкновенно добрыми глазами всегда было бледно, как слоновая кость. Она никогда не сердилась, но в минуту неудовольствия смолкала, глядя пристально и грустно на виноватого…»[42]

Оставшись вдовой, баронесса Доротея приняла казённое место наставницы в одном из столичных приютов и отдала себя детям, устраивая их судьбу. Её дочь Надежда Дмитриевна вышла замуж за чиновника военного ведомства потомственного дворянина А. Ф. Байкова и родила ему пятерых детей[43], но счастьем и гордостью матери стал сын Николай, в семье которого она безбедно доживала старость.

Получив, видимо, хорошее домашнее воспитание и окончив лицей, 18-летний юноша начал государственную службу. Уровень его способностей оказался таковым, что уже в 33 года Николай Дмитриевич, будучи чиновником 2-го отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, удостоился «генеральского чина» — действительного статского советника — и казённой квартиры. К 1880 году — он среди высших сановников государства: тайный советник, присутственный сенатор (по департаменту Герольдии) и кавалер царских и императорских орденов — Св. Станислава и Св. Анны 1-ой, Св. Владимира 2-ой степеней и ордена Белого Орла[44].

Часть вторая

(1841–1865 гг.)

Дочь коллежского асессора

2 декабря 18.. года в С.-Петербурге в семье чиновника комиссариатского департамента Военного министерства коллежского асессора А. Ф. Байкова родилась дочь, названная по имени матери — Надеждой. Девочка была пятым ребёнком у родителей и имела сестру Варвару[45], братьев Андрея[46] и близнецов Фёдора и Ипполита[47].

Год появления на свет, тщательно скрываемый и даже сознательно фальсифицированный самой Надеждой Александровной во второй половине ее бурной жизни, так и не стал известен её биографам. Интрига удалась настолько, что эта дата располагалась между 1840 и 1851 годами, и не только в энциклопедиях и литературных словарях, но даже и в некрологах! И только найденные вашим покорным слугой в 2008 году в фондах РГВИА в Москве формулярные списки её отца за 1848–53 годы с датами рождения всех его детей внесли, надеюсь, историческую ясность в этот вопрос[48].

18 октября 1847 года надворный советник А. Ф. Байков, имевший знак отличия «ХХ-лет беспорочной службы», принял хлопотное место эконома Павловского кадетского корпуса в С.-Петербурге[49]. Помимо денежного оклада в 420 рублей 30 копеек в год, порции кадетского стола (по принципу — ешь и сам то, чем кормишь), он получил в здании самого заведения (на Б. Спасской) и казённую 5-комнатную квартиру с отоплением и освещением[50].

Скромные материальные доходы главы дома, тем не менее, позволяли семье держать гувернантку, няню и кухарку. А на лето снималась одна и та же дача в престижном Петергофе — большая и красивая с палисадником на улицу и приличным садом в глубине двора. Здесь же, в окрестностях городка, с марш-бросками, маневрами и палаточным бытом летнего военного лагеря ковалась и полевая выучка «павлонов» — элиты русской инфантерии.

В 1849 году 10-летний Андрей Байков, а вслед за ним Фёдор и Ипполит[51] под влиянием отца, а скорее восторженной атмосферы и духа подросткового патриотизма привилегированного военно-учебного заведения, поступают в корпус и в дальнейшем становятся пехотными офицерами.

Сам же Александр Фёдорович на новом поприще удостоился ордена Св. Анны 3-ей степени и очередного знака отличия «XXV-лет беспорочной службы».

Воспоминания дочери Надежды сохранили и донесли до нас его портретный образ того времени: «…густые вьющиеся волосы отца были рыжеватого оттенка, он причёсывал их на боковой пробор; брови тёмные, также как и короткие бачки; густые и мягкие усы закручивались колечками в углах рта, бороды он не носил… Эта красивая голова сидела на короткой плотной шее. Ростом он был высок, широк в плечах, но несколько сутуловат. Большие серые глаза, всегда такие весёлые и ясные, были полны необыкновенной доброты…»[52]

Павловский институт

В середине мая 1853 года устоявшаяся жизнь семьи Байковых в одночасье рушится. У 45-летнего Александра Фёдоровича, не отличавшегося с детства крепким здоровьем и за 28 лет службы имевшего всего лишь 57 дней отпусков, судя по формулярным спискам, случился инсульт. Было от чего потерять голову жене и матери многодетной семьи, оказавшейся с мужем-инвалидом на руках и враз лишившейся и единственного источника дохода, и казённой квартиры.