В. Огарков - Григорий Потемкин. Его жизнь и общественная деятельность Страница 9

По части внешности можно было бы многое занести в “актив”. Помещенный здесь портрет князя, по странной прихоти долго не позволявшего снимать с себя изображений, относится уже к последним годам его жизни и, видимо, художник польстил оригиналу. Но в молодости и в средние годы, когда князя еще не сокрушали болезни от беспорядочной жизни, это был красавец, трехаршинный Адонис. Среди придворных издали уже узнавали князя “по возносящейся выше прочих главе его” (выражение племянника Потемкина – Самойлова). Современники единодушны относительно замечательной физической красоты и мощи “светлейшего”. При высоком росте он обладал пропорциональным сложением, могучими мускулами и высокой грудью. Орлиный нос, высокое чело, красиво выгнутые брови, голубые приятные глаза, прекрасный цвет лица, оттененный нежным румянцем, мягкие светло-русые вьющиеся волосы, ровные, ослепительной белизны зубы – вот обольстительный портрет князя в цветущие годы. Немудрено, что он по количеству своих романов, о которых мы подробнее скажем ниже, не уступал знаменитому герою романтических новелл – Дон Жуану-ди-Тенорио. Потемкин, окруженный ореолом могущества, богатства и блеска, был неотразим для женщин своего времени, конечно, не лелеявших тех светлых идеалов, которые встречаются у героинь тургеневских романов. Даже потеря зрения в одном глазу не портила его внешнего вида. Впрочем, порой, в особенности в годы зрелые, общее впечатление портила угрюмость князя, набегавшая на его чело, изборожденное морщинами. Тогда он, по словам очевидца, подперев подбородок рукой, нахмурив чело и уставив единственный смотревший глаз на собеседника, принимал зверское выражение. Но даже и в поздние годы, – Потемкин умер 52-х лет, – “сгорбленный, съеженный, невзрачный (слова де Линя), когда остается дома, – он выпрямляется, вскидывает надменно голову, он горд, прекрасен, величествен, увлекателен, когда является перед своей армией, точно Агамемнон в сонме греческих царей”... Во всяком случае, в самой наружности князя, в его величественной осанке – сразу виден был человек недюжинного калибра.

Нельзя не отметить и того, что Потемкин был человек многосторонне образованный для своего времени. Он отличался быстрым пониманием и феноменальной памятью. Хорошо зная французский язык, он был прекрасно знаком с выдающимися французскими писателями. Мы уже знаем про его сведения в “эллино-греческом” языке и богословии. Он был начитан и в классической литературе, и в его письмах часто встречаются обычные для того времени цитаты из классических авторов. По отзывам современников, масса сведений, приобретенных им от лиц разных профессий, с которыми он сталкивался, и усвоенных благодаря огромной памяти, была колоссальна. В молодости князь писал стихи, сатиры и эпиграммы, – и впоследствии мы нередко видим его в качестве редактора и исправителя слога самой Екатерины (он исправлял текст оперы “Олег”, сочиненный государыней и др.). Естественно, что во время своего могущества Потемкин считался меценатом, от которого немало перепадало милостей “жрецам Аполлона”. В сонме этих поэтов, воспевавших любимца счастья, патетичнее всех звучала высоко настроенная лира Державина, во многих великолепных строфах увековечившего память об екатерининском гиганте. В большом уме и блестящих талантах князя не может быть сомнений: это подтверждается подавляющим количеством свидетельств современников. “Великий человек, – говорит Суворов, – велик умом и ростом!” Отзывы Сегюра, де Линя, Мальмсбюри, Массона, Екатерины и многих других рисуют его не только человеком с огромными дарованиями, но даже гениальным. Разумеется, есть отзывы и не такие благоприятные для временщика: в колоссальной личности князя так все сплеталось – и хорошее, и дурное, – и так часто он выставлял напоказ свои громадные пороки, что его нравственные недостатки, в глазах пуритан, набрасывали тень и на его умственные достоинства. Немало было, конечно, у князя недоброжелателей, обойденных им в их стремлении к власти; немало было и завистников, и, понятно, такие лица не скупились клеймить все в Потемкине. Но, повторяем, в чем другом, а в уме и выдающихся дарованиях “наперсника Минервы” невозможно сомневаться.

Не забудем упомянуть и то, что князь считался знатоком изящных искусств. Собранная им коллекция картин, – и собранная не по одному только тщеславному побуждению затмить всех роскошью, – была колоссальна и заключала произведения величайших в мире художников. Но более всего князь любил и понимал музыку и архитектуру. В обоих этих искусствах сказалась страсть его ко всему величественному: музыкальные оркестры его были громадны, а стремление к грандиозности в архитектуре выразилось яснее всего в том факте, что, задумав строить в Екатеринославе собор, “подобный храму Петра в Риме”, он велел “прикинуть аршин” к размерам римского колосса, чтобы превзойти даже этот величайший храм на земле! Фундамент этого храма, постройке которого, конечно, как и большинству грандиозных планов Потемкина, не суждено было осуществиться не только в продолжение нескольких лет, но и в течение столетий, – этот фундамент служит теперь оградою для сооруженной внутри него церкви.

Переходя к нравственным свойствам князя, мы должны прежде всего остановиться на его честолюбии: оно еще с юности было его преобладающей нравственной чертой. Блистать, сиять, властвовать надо всеми и всем – этому Ваалу были принесены громадные жертвы “великолепным” временщиком. Но это же честолюбие не могло направляться у такого умного человека, как князь, – да еще желавшего отличиться перед такой выдающейся государыней, какой представляется Екатерина II, – на цели мелкие: его должны были удовлетворить только громкие государственные деяния. Есть люди идеи, которые стремятся к осуществлению идеалов во имя их нравственной красоты, во имя глубокой потребности принести счастье людям, – к такой породе Потемкин не принадлежал. Но его ум, в союзе с честолюбием, все-таки ознаменовался полезными для государства приобретениями.

Громадные, представлявшие народное достояние, суммы, издержанные на себя князем; бесцеремонное его обращение с казенными деньгами и людьми; созданная им у трона толпа приверженцев и клевретов, жадно расхищавших народное добро, – вот крупные статьи пассива князя. Страшное напряжение сил государства, безрасчетная трата их ради целей своего ненасытного честолюбия тоже отметится большим грехом на Таврическом. Правда, он порой жалел солдат, не хотел, чтобы их много гибло в битвах, допекал своих подчиненных за их хотя и геройские, но стоившие много жизней подвиги; но, с другой стороны, тратя казенные миллионы во время второй войны с турками на балы,любовниц и прихоти, он заставлял “любимых” солдат, которых так жалел, гибнуть от холода и голода.