Марк Галлай - Встречи Страница 9

Мне представляется, тут проявилось многое, очень для него характерное: и бережное, уважительное отношение к литературной индивидуальности начинающего литератора, и стремление к тому, чтобы за деревьями увидеть лес, и та же деловитость… И ещё одно, наверное, не последнее для характеристики Казакевича. Когда я, расхрабрившись по ходу этого, во всех отношениях приятного для меня, разговора, заметил: «А знаете, Эммануил Генрихович, мне ведь поначалу, когда я вам принёс рукопись, показалось, что вы этим не очень-то довольны, даже вроде бы раздосадованы?» — он ответил: «Был недоволен. Верно. Знаете, сейчас ведь столько графоманов развелось: все пишут кому не лень. Да мало того что пишут, — печататься хотят!.. Вот я и подумал: хороший человек, а ведь, наверное, придётся ему выкладывать, чтобы бросал это дело, не надеялся… И раскрывал вашу рукопись, будто горькое лекарство нужно принять…»

Да, говорить неприятные вещи людям в лицо он умел. Это было известно. Но, оказывается, поступать так бывало для него не всегда эмоционально просто. И все же, просто там или не просто, но кривить душой — пусть из самых гуманных побуждений, — когда дело шло о литературе, он не мог! Назвать в подобной ситуации чёрное белым или белое чёрным очень уж противоречило бы его представлениям о порядочности, с одной стороны, и уважению к литературному делу — с другой. И в этом тоже был Казакевич.

Такая прямота высказываний часто казалась неожиданной многим обманутым его манерой держаться. Я не раз встречался с людьми, участвовавшими в войне (в том числе с такими, кто повоевал действительно здорово), а потом на всю жизнь усвоившими стиль поведения этакого лихого рубаки, которому милее всего штыковая атака, а сдержанная, спокойная, интеллигентная манера общения с окружающими решительно не по нутру. Все, знавшие Казакевича, помнят, что ни малейшего намёка на такую внешнюю лихость в нем не было, хотя, честное слово, у него-то, провоевавшего во фронтовой разведке и не раз ходившего в тыл противника за «языком», имелись все основания гордиться своей боевой биографией. Нет, всегда — и на людях, и в разговоре с глазу на глаз — он и внешне оставался тем, кем был в действительности: умным, проницательным, интеллигентным человеком, другом своих друзей, врагом своих врагов — благо и те и другие у него имелись.

Но при всем том был отнюдь не розово-благостным. Любил созорничать, бывал довольно хлёсток в выражениях. Думаю, что и в этом отношении не выглядел «белой вороной» в среде своих друзей — фронтовых разведчиков. И вообще принадлежал к категории людей, довольно мало заботящихся о соблюдении так называемых внешних приличий. Но все это, повторяю, не выходя из органически свойственной ему ровной, внешне спокойной манеры поведения. Драгоценным умением оставаться всегда самим собой он владел вполне.

Горько подумать, сколько мог бы ещё сделать не только для литературы, но для всего нашего общественного сознания этот талантливый, независимо мыслящий, щедрый к людям человек, волею судьбы не доживший до пятидесяти лет!

ОН БЫЛ — БОЕЦ

Миллионы людей познакомились с Александром Яковлевичем Каплером как с ведущим «Кинопанорамы». Я — не исключение. То есть, конечно, я и раньше знал, что он — автор сценариев многих запомнившихся нам, выделяющихся из общего ряда фильмов, в том числе таких как «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Знал и помнил об этом даже в то десятилетие, когда в титрах этих фильмов фамилия сценариста отсутствовала, а сам сценарист пребывал в лагере. Но впервые увидел Каплера воочию — только на экране телевизора.

«Кинопанорама»! С той поры первых послевоенных лет, когда телевидение как-то сразу и прочно вошло в наш быт, трудно было бы назвать передачу более популярную, чем «Кинопанорама». Даже самые завзятые телескептики (типа: «телевизор не смотрю принципиально»), и те для «Кинопанорамы» делали исключение.

Почему? Конечно, в значительной степени просто из интереса к самому содержанию этой передачи — кто из нас не любит кино и не хочет побольше знать о том, что происходит на экране и вокруг него! И все же главное очарование «Кинопанорамы», с первых дней её появления в нашем телевидении, состояло в личности ведущего. Именно личности, в полном смысле этого слова.

Умный, ироничный, обаятельный, на редкость естественный, обладающий не просто широкой, но явно не книжной по своему происхождению эрудицией — перечень привлекательных свойств ведущего «Кинопанорамы» Алексея Яковлевича Каплера нетрудно было бы продолжить. В истории кинематографа и всех его делах Каплер чувствовал себя как дома. Впрочем, почему «как»? Просто — дома.

Кажется, он был не первым ведущим «Кинопанорамы». Но именно он создал этой передаче широкую популярность, сделал её одной на наиболее любимых телезрителями.

Очень забавно рассказывал Каплер о том, как расстался с «Кинопанорамой». Естественность его поведения перед телекамерой, доверительная манера обращения к зрителю, откровенность суждений определённо шокировали телевизионное и, видимо, не только телевизионное, но и более высокое начальство. Признаки своего неудовольствия оно неоднократно высказывало, но, пока «Кинопанорама» шла как прямая передача — непосредственно в эфир, — подобные выражения неудовольствия носили характер выстрелов вдогонку. Однако вскоре прямые передачи были отменены (возродились они лишь в 80-х годах, вместе с пришедшей к нам гласностью). И тут-то столкнулся Каплер с тем, что записи его передач интенсивно кромсают, выбрасывают из них все откровенное, непосредственное, хотя бы ненамного отличающееся от того, как и что сказало бы упомянутое начальство на его, Каплера, месте. От раза к разу купюры становились все более беззастенчивыми. В конце концов Каплеру надоела эта неравная борьба и он написал руководству Гостелерадио письмо, в котором просил освободить его от обязанностей ведущего «Кинопанорамы» — с развёрнутым и предельно откровенным изложением причин, заставивших его принять такое решение.

— Я думал, — рассказывал об этом Алексей Яковлевич, — что они хотя бы на минуту сделают вид, будто уговаривают меня не настаивать на уходе. Не тут-то было. Освободили мгновенно. Видимо, сильно опасались, как бы я не передумал.

…Вернёмся, однако, к тому, теперь уже довольно далёкому, времени, когда в один прекрасный день автор этих строк неожиданно получил приглашение принять участие в очередной передаче «Кинопанорамы». До этого с Каплером мы были знакомы, что называется, шапочно. Кто-то где-то представил нас друг другу, этим знакомство и ограничилось.

Но в телевизионных передачах мне к тому времени уже несколько раз участвовать приходилось. И помню, как — может быть, по контрасту с привычным уже пусть относительным, но все же порядком в авиации — меня каждый раз поражала, если можно так выразиться, неотлаженность самого процесса организации и проведения телепередачи. Создавалось впечатление, будто эта отрасль искусства и техники только что зародилась — существует от силы месяца полтора-два. Кого-то ищут, кому-то что-то поручают, на ходу распределяют обязанности. Словом — первый день творения! И в этой обстановке руководители передачи, режиссёры, а особенно те, кому предстоит появиться на телеэкране, привычно нервничают… Тут мне очень хотелось бы сказать, что, мол, сейчас, много лет спустя, на телестудиях царит образцовый порядок, распределение функций между сотрудниками поражает своей чёткостью и так далее… Впрочем, не о том сейчас речь. И вспомнил я обстановку телестудии того времени лишь потому, что в тот день, придя на передачу «Кинопанорамы», с полной очевидностью увидел, какое заметное благотворное влияние на общую атмосферу в студии оказывал Каплер. Всем своим видом он демонстрировал непоколебимую уверенность в том, что каждый сделает своё дело, ничто не будет упущено, никто не подведёт — и это действовало: никто и вправду не подводил… Даже поторапливал замешкавшихся Каплер хотя и настойчиво, но как-то очень не нервозно. Мне подумалось: «Хорошо работать с этим человеком».