Владимир Набоков - Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона Страница 9

Мне бы очень хотелось увидеть Вас перед моей поездкой в Уэлсли Колледж на две недели с лекциями. Я уезжаю 15 марта.

Передайте от нас с женой привет миссис Уилсон.

Крепко жму Вашу руку; кажется, скоро разучусь писать по-русски, так много пишу на своем «пиджин»'е.{19}

Преданный Вам

В. Набоков.

Уэллсли-колледж

Уэллсли, Массачусетс

27 марта 1941

Дорогой Уилсон,

Вы — истинный чародей. Я чудесно пообедал с Уиксом,{20} он принял мой рассказ, а заодно и меня с трогательной теплотой. Я уже прочел гранки и получил предложение написать им еще несколько маленьких шедевров.

Рассчитывал лицезреть Вас под раскидистыми дубами Новой Англии. Где Вы? Здешняя атмосфера временами напоминает мой дорогой старый колледж в Англии (Уикс, кстати, тоже учился в Тринити), где я был столь несчастлив — в перерывах между светлыми промежутками.

Мои лекции пользуются обнадеживающим успехом. Я между делом разделался с Максимом Горьким, мистером Хемингуэем и еще некоторыми, изувечив их трупы до неузнаваемости. Здешние профессора очаровательны. В своих лирических мемуарах мой предшественник, князь Сергей Волконский,{21} преподававший здесь в 1894 году, вспоминает о «переливающемся девичьем смехе» и пр.

29-го отправляюсь в театр к Чехову{22} в Риджфилд, Коннектикут, и в Нью-Йорк вернусь 4-го.

В надежде где-нибудь встретиться с Вами в самом скором времени.

Дружески Ваш

В. Набоков.

9 апреля 1941

Дорогой Кролик,

вот теперь всё безукоризненно: Ваш Моцарт и мой Сальери — единое целое. Смущает меня только одно: почему в конце, рядом с моим именем нет Вашего? В таких переводах самое важное — окончание, последний штрих, а ведь он-то Ваш. Не поставите ли и свою подпись тоже?

Готовясь к лекциям по русской литературе, я был вынужден перевести с десяток пушкинских стихотворений, а также несколько отрывков. Не знаю, чего стоят мои переводы, но моему чувству пушкинской поэзии они отвечают больше, чем все на сегодняшний день существующие. Посылаю Вам одно стихотворение и еще три. В последней строке «Поэта» я попытался передать фонетический эффект «широкошумных дубрав».

Да, я очень досадовал, что не простился с Вашей женой, а все из-за Вашей энергии, сбившей меня с толку. На днях побывал у Найджела Денниса;{23} мы отлично поговорили, он дал мне книгу на рецензию («Шекспир и „Глобус“»). И договорились насчет статьи («Искусство перевода»).

В гранках править было нечего — разве что не хватало Вашей подписи, но как с этим быть — ума не приложу.

Искренне Ваш

Владимир.

Уэллфлит, Масс.

27 апреля 1941

Дорогой Владимир,

Ваш перевод «Анчара» — лучший перевод пушкинского стихотворения и один из лучших поэтических переводов, какие мне приходилось видеть. Единственное, с чем бы я поспорил, это His neighbours в последней строке. Не лучше ли The dwellers? «Поэт» также превосходен.

По-моему, оба эти стихотворения Вам обязательно надо напечатать. Если хотите, я пошлю их в «Партизэн ревью», да и Клаус Манн{24} с удовольствием их возьмет. Полагаю, что он заплатит Вам больше, чем «П. Р.». Есть еще «Кеньон ревью» — буду рад послать Ваши переводы и туда тоже. У Вас есть сжатость и энергия языка, чего обычно переводчикам так не хватает.

Мы купили здесь дом, но, чтобы жить в нем, его еще предстоит привести в порядок. Надеюсь, что Вы у нас обязательно побываете. Наши лучшие пожелания Вашей жене и всяческих успехов в Калифорнии. Боюсь только, что Калифорния Вас околдует и Вы больше никогда не вернетесь обратно — это худшее, что может произойти в Америке с талантливыми европейцами. Взять, к примеру, Хаксли и Ишервуда (о Хаксли, впрочем, я никогда не был особенно высокого мнения). Это ведь все равно что очутиться в волшебной стране Йейтса или оказаться под Венусбергом.{25} Погода у нас который день стоит прекрасная, и остальной мир мнится поэтому каким-то нереальным. Так что не забывайте про Восточное побережье. Всегда Ваш

Эдмунд У.

P.S. Совсем забыл: на Вашем месте я бы, не стесняясь, попросил Уикса заплатить за Ваш рассказ, не откладывая, — я, во всяком случае, всегда так поступаю. Объясните ему, что в мае Вы уезжаете и хотели бы получить деньги до отъезда. Мне говорить ему об этом не хочется: я и без того постоянно кого-то «Атлантику» рекомендую, и Уиксу может не понравиться, если я вдобавок стану указывать ему, когда следует платить авторам.

ЭУ

35 w. 87

29 апреля 1941

Дорогой Кролик,

очень рад, что Вам они [переводы пушкинских стихов. — А. Л.] понравились. Через год-другой с такого рода вещами справляться буду гораздо лучше.

Да, журнал Клауса Манна, думаю, — мысль хорошая. Спрошу, не заинтересуют ли его мои переводы.

Уиксу я написал, и он прислал мне 150. Очень был тронут, что Вы помните про мои надобности.

Еще два рассказа (более длинные) сейчас переводятся для «Атлантик мансли», и дело вроде бы спорится. Хотите смешную историю: Рахманинов обратился ко мне с просьбой перевести на английский язык слова его кантаты «Колокола». В действительности речь идет о несуразном переводе Бальмонта «Колоколов» Эдгара По. Но поскольку стихотворение По на рахманиновскую кантату не ложится, я должен переделать оригинал в соответствии с околесицей Бальмонта. Результат будет, подозреваю, устрашающий. Я также перевел для своих лекций несколько стихотворений Лермонтова, придется в скором времени взяться и за Тютчева. Роман, который я сочинял сразу по-английски, я послал в «Нью дирекшнз», но, боюсь, он им не подойдет. В Музее я описал несколько новых видов бабочек и бестрепетно вырвал восемь зубов — впрочем, стоило действию наркоза закончиться, как боль сделалась невыносимой. Так что, как видите, баклуши я не бью, и если столь подробно говорю о своих делах, то лишь потому, что Вы — мой великий покровитель.

Насчет Запада, думаю, Вы совершенно правы. Я, однако, обязуюсь вернуться сюда в октябре или даже раньше. Даже без постоянной работы (которой у меня никогда не было) эту зиму мне кое-как продержаться удалось. Волнует меня, собственно, только одно: за вычетом нескольких тайных визитов, я совершенно прекратил регулярные сношения со своей русской музой, а ведь я слишком стар, чтобы измениться конрадикально (неплохо, согласитесь?), да и Европу я покинул посреди огромного русского романа, который, если не выпустить его наружу, начнет вскоре из меня сочиться.