Константин Циолковский - Моя жизнь Страница 9

Помню один момент, который не могу и теперь забыть. Было холодно, я прозяб и, по обыкновению, в субботу зашел к Т. Никого не было дома, кроме девушки. Она пожалела меня и предложила погреться не лежанке, которая была в ее комнате. Через пять минут я обогрелся, но обаяние близости молодого существа осталось до сих пор. Видно предвкушение любви не слабее ее продолжения. Чем все это кончилось и была ли взаимность во всех моих любовях? Я не могу этого сказать, потому что никогда не объяснялся в своих чувствах. И как было это сделать, раз на моей ответственности была семья! Ни к чему бы это не довело при моем бессилии и незнании жизни.

Девушка скоро ослепла и уехала в Москву лечиться, где и умерла. Семья Т. также рассеялась и никого из них уже не было в Б.

Несмотря на глухоту, мне нравилось учительство. Большую часть времени мы отдавали решению задач. Это лучше возбуждало мозги и самодеятельность и не так было для детей скучно.

С учениками старшего класса летом катались на моей большой лодке, купались и практиковались в геометрии.

Я своими руками сделал две жестяных астролябии и другие приборы. С ними мы и ездили. Я показывал, как снимать планы, определять величину и форму недоступных предметов и местности, восстановлять ее в натуре в любом пустом поле. Впрочем, больше было веселости и шалостей, чем дела.

Через Т. я познакомился с другим домом. Тут я давал урок одной девице. В этой семье я встретил очень молодую замужнюю женщину, в которую, после отъезда Т., и влюбился без ума. Ее семья заменила мне семью Т. Разумеется, и она никогда не узнала о моих чувствах. Я только раз ее поцеловал под предлогом христосования.

— Можно с вами похристосоваться?

— Можно…

Я едва коснулся ее губ.

— Что же вы не сказали: «Воистину воскресе»? — заметил муж…

Как же ко всем этим невинным романам относилась жена? Она была занята хозяйством и детьми и потому я путешествовал по знакомым один. Сначала я рассказывал ей о своих наивных приключениях и она даже не морщилась. Но потом она стала оскорбляться ими — и я уже ничего ей после этого не передавал. Зачем возбуждать ревность? Это такое мучительное чувство! Я инстинктивно поступал хорошо. Она была спокойна и мы жили мирно. Я иногда помогал ей по хозяйству, даже шил ей рубашки на машине. Теперь уже забыл про это, но она недавно мне напомнила. Были и маленькие сцены и ссоры, но я сознавал себя ВСЕГДА виновным и просил прощения. Так мир восстановлялся. Преобладали все те же работы: я писал, вычислял, паял, стругал, плавил и проч. Делал хорошие поршневые воздушные насосы, паровые машины и разные опыты. Приходил гость и просил показать паровую машину. Я согласился, но только предлагал гостю наколоть лучины для отопления паровика. Я любил пошутить. У меня же был большой воздушный насос, который отлично воспроизводил неприличные звуки. Через перегородку жили хозяева и слышали эти звуки. Жаловались жене: «Только что соберется хорошая компания, а он начнет орудовать своей поганой машиной…»

Летом я еще нашел другую забаву для учеников. Сделал огромный шар из бумаги. Спирту не было. Поэтому внизу шара была сетка из тонкой проволоки, на которую я клал несколько горящих лучинок. Монгольфьер, имеющий иногда причудливую форму, подымался насколько позволяла привязанная к нему нитка. Но однажды нитка нечаянно внизу перегорела и шар мой умчался в город, роняя искру и горящую лучину.

Попал на крышу к сапожнику. Сапожник заарестовал шар. Хотели привлечь меня к ответственности. Потом смотритель моего училища рассказывал, что я пустил шар, который упал на дом и со страшной силой разорвался. Так из мухи делают слона. Потом я уже свой монгольфьер только подогревал, огонь же устранял и он летел без огня. Поэтому скоро опускался. Ребята гнались за ними приносили обратно, чтобы снова пустить на воздух.

32-33-х лет я увлекся опытами по сопротивлению воздуха. Потом занялся вычислением и нашел, что закон Ньютона о давлении ветра на наклонную пластинку не верен. Пришел и к другим, менее известным тогда выводам. Помню, на рождественские праздники сидел непрерывно за этой работой недели две. Наконец, страшно закружилась голова и я скорей побежал кататься на коньках.

Написанная рукопись и сейчас у меня цела. Потом часть ее была издана в журнале при помощи профессора А. Г. Столетова.

Кстати сказать, у меня до сих пор сохранился учебник аналитической геометрии Брио и Буке, купленный мною в Москве еще в юности. Кажется, сохранились и другие книги этого времени.

С самого приезда в Б. я занимался усердно теорией дирижабля. Работал и на каникулярных уроках. Праздников у меня не было. Как и теперь — пока здоров и не оставили силы — я работаю.

Еще в 87 году я познакомился с Голубицким. У него гостила известная Ковалевская (женщина-профессор в Швеции). Он приехал в Б., чтобы везти меня к Ковалевской, которая желала со мной познакомиться. Мое убожество и происходящая от того дикость помешала мне в этом. Я не поехал.

Голубицкий предложил мне съездить к Столетову (известный ученый) и сделать доклад в обществе о своем дирижабле. Поехал, плутал по городу, наконец, попал к профессору. Оттуда поехали делать сообщение в Политехнический Музей. Читать рукопись не пришлось. Я только кратко объяснил сущность. Никто не возражал. Делал доклад и д-р Репман. На черной доске он что-то напутал, и я с изумлением рассматривал его чертеж на доске. Слышу громкий голос Михельсона (будущего профессора): «Полюбуйтесь, у вас положительное электрическое соединяется с положительным». Я поспешил отойти от черной доски.

Хотели меня устроить в Москве, но не устроили.

В Б. я жил на окраине и меня постигло наводнение. Поднялись половицы в доме, посуда плавала. Мы сделали мосты из стульев и кроватей и по ним передвигались. Льдины звенели о ставни. Лодки подъезжали к окнам, но спасаться мы не захотели.

В другой раз более серьезно претерпели от пожара. Все было растаскано или сгорело. Загорелось у соседей от склада неостывшего угля…

Однажды я поздно возвращался от знакомого. Это было накануне солнечного затмения, в 87 году. На улице был колодезь. У него что-то блестело. Подхожу и вижу в первый раз ярко светящиеся большие гнилушки. Набрал их полный подол и пошел домой. Раздробил гнилушки на кусочки и разбросал их по комнате. В темноте было впечатление звездного неба. Позвал кого можно, и все любовались. Утром должно быть затмение. Оно и было, но случился дождь. Ищу зонтик, чтобы выйти на улицу. Зонта нет. Потом уж вспомнил, что зонт оставил у колодца. Так и пропал мой новенький, только что купленный зонтик. За это получил гнилушки и звездное небо.