Константин Тюнькин - Салтыков-Щедрин Страница 90

20 ноября 1857 года Александр II подписал рескрипт Назимову, содержащий «главные основания», которыми следовало руководствоваться при выработке проектов крестьянской реформы. Важная роль отводилась губернским по крестьянским делам комитетам: правительственная бюрократия впервые призывала к себе на помощь дворянское «земство», и дело реформы уже не могло оставаться делом секретных бюрократических комитетов, оно неминуемо должно было стать гласным. Через день Ланской получил согласие царя конфиденциально сообщить рескрипт и свое «дополнительное отношение» для сведения начальству губерний, на случай если бы дворянство изъявило «подобные», то есть «эмансипаторские» желания. Не медля ни минуты Ланской вызвал чиновника особых поручений Павла Ивановича Мельникова и поручил ему спешно заняться печатанием и рассылкой документов. В ночь с 23 на 24 ноября курьер уже вез семьдесят пять экземпляров рескрипта и отношения министра на вокзал Николаевской железной дороги для отправления «хотя бы с товарным поездом». Ланской недаром торопился. Мельников услышал от него на другой день: «Вы, вероятно, удивлялись моей вчерашней торопливости, а ведь нынче ночью было мне приказано помедлить, но я мог ответить, что уже поздно». Секретный комитет никак не хотел расстаться со своей секретностью, самодержавная бюрократия как огня боялась гласности. Но на этот раз «красный бюрократ» Милютин, вдохновитель действий Ланского, победил.

Вряд ли чиновник особых поручений и литератор Мельников не рассказал другому чиновнику особых поручений и литератору Салтыкову о любопытных обстоятельствах этой стычки на верхах власти.

17 декабря вышел из печати подписанный цензором И. А. Гончаровым номер «Журнала министерства внутренних дел» с царским рескриптом. В тот же день рескрипт был опубликован в газетах.

«Главные основания» крестьянской реформы излагались в рескрипте Назимову очень четко, и среди этих «оснований», пожалуй, самыми главными были — освобождение крестьян без земли и сохранение «вотчинной власти» помещиков.

И хотя царский рескрипт виленскому генерал-губернатору предполагал «устройство и улучшение быта» крестьян трех западных губерний (Виленской, Ковенской и Гродненской), тем не менее всем стало ясно, что на этих трех губерниях дело остановиться не может. Вскоре последовали рескрипты петербургскому генерал-губернатору графу П. Н. Игнатьеву и нижегородскому губернатору А. Н. Муравьеву (в молодости он был декабристом). Обсуждение проектов крестьянской реформы началось. В журналах публикуются многочисленные статьи, «Современник» в феврале и апреле 1858 года печатает две статьи Чернышевского, озаглавленные «О новых условиях сельского быта». Оспаривать данные рескриптом основания не позволялось. Но можно было их толковать. Это формально и делает Чернышевский, по существу же, подрывая самую основу реформы — в том виде, в каком она предлагалась в рескриптах.

Крепостное право — вот коренное зло, из которого возникали почти все наши бедствия и недостатки, — убежден Чернышевский. «Ни правильный ход администрации, ни верное отправление правосудия не были возможны при таком порядке вещей, при котором положение большей части отношений по имуществу <то есть крепостнических отношений> не было сообразно с принципами разумности и права, при котором сословие, имеющее своими сочленами почти всех лиц, руководящих исполнением законов <то есть дворянство>, находилось в условиях быта, решительным образом нарушавших всякую идею справедливости, при котором другое сословие, составляющее почти половину населения в Европейской России <то есть крестьянство>, стояло (по выражению, не нам принадлежащему17) вне закона». Иными словами, власть находилась в руках сословия, для которого справедливость по отношению к другому, подвластному, сословию была невыгодна и потому заменялась самым грубым произволом. Помещик-землевладелец закрывает глаза и на произвол судебной и полицейской власти, нарушающей закон, потому что нарушение — в его пользу и никогда — в пользу подвластных. Постоянный интерес помещика состоит в том, чтобы закон не был исполнен. Так пусть же будут подкупные судьи и продажные администраторы!

В своем толковании проекта крестьянской реформы, предложенного рескриптами, Чернышевский сделал особый упор на словах «улучшение быта крестьян» — словах, которыми официально определялась цель реформы. В самом деле. Ведь если в настоящее время всё — и дух сословия, имеющего главное участие в государственны: делах (то есть дворянства), и организация войска, и администрация, и судопроизводство, и просвещение, и финансы и т. д., и т. д. — если все это искажается и подрывается крепостным правом, то естественно, что именно в крепостном праве встречается сильнейшее препятствие каждому нововведению, каждому улучшению для будущего. Чернышевский здесь как бы приостанавливается, хотя мысль его, конечно, предполагала развитие: сильнейшее препятствие важнейшему для будущего улучшения быта крестьян встретится в сословии, для которого крепостное право выгодно, то есть в крепостнически-помещичьем дворянстве. Чернышевский прекрасно знал, что отнюдь не по инициативе поместного дворянства был поднят крестьянский вопрос, он понимал, что и передача в руки дворянства этого вопроса лишь погубит дело освобождения.

Чернышевский, явно сдерживая обуревавшие его чувства, говорит о несправедливости и неразумности крепостного права. Далее он толкует царские рескрипты, не позволяя себе эмоций, в сухо-деловом стиле, специально подчеркивая, что рассматривает «только одну экономическую сторону дела, оставляя до будущих статей <которые, к сожалению, так и не появились> рассмотрение его в историческом, юридическом, административном и государственном отношениях». Крепостной — «обязательный» — труд препятствует мужику хорошо обрабатывать не только барскую землю, но и запашку свою, надельную (хотя надельная земля юридически тоже принадлежала помещику, но мужик, испокон века сидящий на этой земле, привык считать ее своею). Хорошо работать на барском поле мужику не было никакого резона, и лишь наказание могло заставить его шевелиться порасторопней. Старательность же в труде на собственном наделе, которая могла бы дать большую производительность, оборачивалась против самого же мужика: ведь сумма оброка никогда не уменьшалась, а только увеличивалась. И потому, каким бы ни было трудолюбие, какой бы ни была старательность мужика, он знал, что в итоге, за уплатой оброка, ему на долю останется одно и то же — все та же нищета, та же курная изба, те же голодные дети. Отсюда — апатия, бездеятельность, равнодушие, так характерные для крепостного состояния, для честного и трудолюбивого русского мужика, изнуряемого обязательным крепостным трудом.