Николай Полетика - Вoспоминания Страница 91

– Однако какой своеобразный этот английский язык: все «так сказать» да «так сказать».

Н.Полетика не оставался в долгу – старался отшутиться. Между Слонимским и Шварцем установились легкие, лишенные всякой официальности отношения. Н.Полетика шутя называл Слонимского сенатор (произнося это слово, как чистокровный украинец: сэнатор), а Шварца – полусенатор".

Я часто вбегал в редакционную комнату с вопросом: «А сенатор сегодня будет?» Или: «А где же полусенатор?» С моей легкой руки эти «титулы» стали бытовать не только среди посетителей «Ленинграда», но и среди сотрудников «Ленинградской правды», среди ленинградских журналистов и писателей.

Да, на язык Жене Шварцу (его никто в редакции «Ленинграда» Евгением Львовичем не называл) было лучше не попадаться. «Обдирал» он всех и вся. Но его любили, несмотря на эти насмешки, издевки и розыгрыши, потому что злобности в его шутках не было совершенно.

Помню, как Геннадий Фиш, который был тогда начинающим и при том очень увлекающимся писателем, предложил какую-то несообразность, Женя Шварц немедленно выдал:

«Думал Фишка, Что он шишка, А оказался Фиш Просто шиш!»

Хохотали все присутствующие и прежде всего сам Фиш, – таким веселым, беззлобным и ласковым тоном была сказана эта эпиграмма.

Вообще говоря, в двадцатые годы редакции журналов («Ленинград», «Чиж» и «Еж», «Новый Робинзон») были клубами, где встречались молодые писатели и поэты, ходившие по литературным мукам, где сообщались литературные (не политические.) новости, обсуждались новые стихи и проза, где обменивались шутками и «разыгрывали» друг друга, давали друг другу «творческие» советы.

Один из таких «творческих» советов дали Жене Шварцу и мы с Раковским, ибо мы оба были, «между прочим», по образованию юристами. Шварц написал рецензию на один американский фильм, где главную роль играла шестилетняя девочка Беби Пегги. Женя не знал, чем закончить свою весьма лирическую рецензию. Мы посоветовали, следуя рецептам формалистической школы, «остранить» рецензию, т.е. дать ей неожиданную концовку. В результате получилось:

"Вы хотите видеть женщину? Настоящую великолепную женщину? Единственную, в которую можно влюбиться? Тогда идите в «Колосс» и смотрите «Любимицу Нью-Йорка». И запомните. Ее зовут Беби Пегги. Бе-би Пег-ги.

Ей шесть лет. Только! Но ни одна взрослая женщина не сравнится с ней. И я знаю: вы влюбитесь. Непременно влюбитесь. Влюбитесь насмерть! Бе-би Пег-ги… О, Беби Пегги! А по 166 статье хочешь? Говори, хочешь по 166? В Губсуде шел процесс о развращении малолетних… Я молчал. Эдгар Пепо."

Пожалуй, ни об одном месте своей работы я не вспоминаю с такой радостью и удовольствием, как о работе в редакции «Ленинграда».

Но это были «либеральные» двадцатые годы. Затем «уж музыка была не та». Замолк смех, прекратились шутки и споры. Каждый ушел в свою нору, и все боялись друг друга. Боялись сказать лишнее. Кто ушел в могилу, кто – на Колыму, кто стал классиком советской литературы…

С закрытием «Ленинграда» Женя Шварц, бывший в 1917-21 годах, до приезда в Ленинград, актером в Ростове-на-Дону, снова ушел в театр. Он стал писать пьесы для детского театра. В тридцатые годы он написал для Театра юного зрителя (ТЮЗа) пьесы «Ундервуд» и «Клад». Но особую известность Е.Л.Шварц получил благодаря своим «пьесам-сказкам» по темам великого датского сказочника Ганса Христиана Андерсена – «Голый король» (написана в 1934 году, но издана только в 1960, так как советская цензура усматривала в пьесе «намеки на Сталина»), «Снежная королева» (1938), «Тень» и пр.

Эти пьесы – «сказки и не сказки», как будто Андерсен, и в то же время не Андерсен, – были поставлены в Ленинградском Театре комедии руководителем и художником театра Н.П.Акимовым, и они принесли Е.Шварцу мировую славу.

Во время войны им были написаны пьесы «Под липами Берлина» (в 1941, вместе с М.М.Зощенко), «Одна ночь» (1942, о блокаде Ленинграда), «Дракон» (1944).

Самые тяжелые и голодные месяцы блокады Ленинграда Женя Шварц провел в Ленинграде, но мне не пришлось в то время видеться с ним. В 1945 году, когда и он, и я вернулись в Ленинград, Л.О.Раковский передал мне приглашение Жени «пожаловать к нему не украинские вареники» по случаю капитуляции Германии. Не помню, что помешало мне принять это приглашение. Больше мне с Женей Шварцем не удалось встретиться. В 1966 или 1967 гг. дочь одного английского историка, с которым я был знаком «письменно», стажировавшаяся в Шекспировском театре в Стрэтфордена-Эвоне, передала мне просьбу театра порекомендовать для постановки несколько пьес современных советских писателей. Я рекомендовал прежде всего «пьесы-сказки» Е.Л.Шварца. Мне ответили, что в Англии их отлично знают, но театр заинтересован в пьесах о современной советской жизни. Однако тут я ничего рекомендовать не мог.

Работа в «Ленинградской правде» и в «Ленинграде» подарила мне знакомство с одним из интереснейших писателей и поэтов советской страны – Самуилом Яковлевичем Маршаком, чьи стихотворения «Почта», «Пожар», «Мистер-Твистер» и др. заучивались тогда наизусть не только детьми, но и взрослыми. Отдельные слова и фразы из них стали «крылатыми». Сколько раз, например, я слышал по своему адресу «профессор рассеянный с улицы Бассейной!», – тем более потому, что 10-я Советская улица, на которой я жил, считалась продолжением Бассейной улицы.

В 1924 году С.Я.Маршак стал главой отдела детской литературы в Ленгизе. Он и его друзья Б. Житнов и М.Ильин, его ученики и последователи Е.Шварц и В.Бианки стали создателями высокохудожественной детской литературы в Советской России.

В двадцатые годы Самуил Яковлевич уговаривал писателей и журналистов писать рассказы, стихи, очерки для детей. Е.Л.Шварца он соблазнил, как только тот приехал в Ленинград в 1921-1922 гг. Он же соблазнил Л.О.Раковского (детский рассказ «Мотоциклет»), Н.С.Тихонова («Сами»), Колю Чуковского и многих других, в том числе и меня. В 1924-1925 годах Маршак организовал что-то вроде неофициального конкурса начинающих детских авторов на лучший детский рассказ, стихи, очерк.

Я в отношении детской литературы проявил полную бездарность. Если газета имеет свой язык и стиль, то и детская литература имеет свою манеру письма, свой стиль создания образов. Газетная фраза настолько въелась в меня, что мой пробный опыт с очерком для детей 10-12 лет оказался полной неудачей. Самуил Яковлевич, с которым я был знаком тогда уже больше года, грустно качал головой, показывая мне мой «опус». Я откровенно признался ему в своей неспособности писать для детей: "Газетную или журналистскую статью, научную работу я написать могу, но не детский очерк. Это вы уговорили меня, как уговорили и других. Вы, я вижу, «коварный человек», «соблазнитель невиннейших девушек, чистых как мак».