Владимир Ерохин - Вожделенное отечество Страница 91

— Я надеюсь, вы русский человек?

Автору было непонятно, почему русский человек должен ненавидеть евреев. Все требует осмысления.

И Вы хотите забыть это своё прошлое? «А прошлое бросается вам в лицо – Афганистаном».

Афганистан — что-то нелепое, в нелепости своей ужасное, непоправимое, после Афганистана или нельзя жить, или будешь существовать ущербным инвалидом души.

Разве можно описать позор этих лет? Автор этого и не делает. Просто очередная главка. Маленькая. Физически здоровый, вернувшийся из Афганистана солдат совершает такое, от чего волосы встают дыбом, и ты понимаешь, что делает с человеком ад, в который его заталкивают, когда даже физическое тело существует, – а психика – разрушается.

Да разве только Афганистан? Книгу дописывает жизнь: Чечня, «Курск», а Останкинская башня! Эта башня! Могло обойтись хоть тут без жертв; как забыть погибшую там молодую женщину, собиравшуюся в свадебное путешествие? Как можно было затолкать её, уже вырвавшуюся, в горящую башню! Зачем? Что могла она спасти? Что спасли они трое? Опять – в жизни всегда есть место подвигу!?

Чтобы спасти башню и с ней телевидение, сеющее пошлость. Нет, нет, я, верно, не справедлива! И вообще, Господи! Что это со мной? Что я пишу? Причём здесь «Курск», башня? А это книга такая! Она задевает самое сокровенное, самое болезненное, и тогда ты, читатель, включаешься со своими эмоциями, знаниями. И тогда готов вместе с автором, как протопоп Аввакум, как Иван Вышенский поносить, обличать, вопить: «Вы можете сделать со мной все, что угодно, — я за это ответственности не несу. Я же буду отвечать за то, что я сделаю. И что бы вы ни болтали о благе народа, я знаю: вы – хунта, банда убийц и разбойников, захватившая власть в стране. Вы не Россия в той же мере, в какой не была ею Золотая Орда. Вы погубили мою родину!»

А потом смиряться и не то, что успокаиваться, а прозревать.

Замечательны страницы, где автор пишет о любви (своей и чужой) о поисках любви. Это и юмор, и печаль, и нежность, и тепло благодарности…

А когда пришла та любовь, любовь – судьба, тогда, как всегда, — лаконично и таинственно:

«По утрам я любуюсь профилем моей жены… Королевский профиль ашкенази».

Хорошо!

Книга, кроме глав и главок как-то не специально, но фактически делится на две части. Первая – больше посвящена политическим событиям. Всяким разоблачениям то культа личности, то разгрома талантливейшей группы социологов, то нарастающему отвращению к власть предержащим, нежелание сотрудничать с коммунистами, отрицание этой идеологии, этой жизни, в которую нас загоняли.

И там звучит все это молодо, энергично, задиристо. Там и ненормативную лексику встретишь, и едкий юмор, и сарказм, и готовность, готовность строить новую жизнь, споры с теми, кто был против этого.

Вторая часть книги – это уже зрелые мысли о предназначении человека на земле, о религии, о христианстве, культуре.

«Я ощутил диктат свободы — как боль невыплеснутых слов-снов. И понял, что литература — дело Божие, когда нет других резонов заниматься литературой».

«Христианство внекультурно. Оно вечно юно и несёт на себе отблеск алой утренней зари, в отличие от прохладного вечернего золотистого света угасающих культур».

«На нас лежит печать несбывшести. Трагизм реального положения в том, что мы – субъекты той культуры, которой больше нет…»

«Молодые культуры имеют особый пряный аромат, но они лишены гармонии, сладости и полноты. Наши идеалы обращены назад, к той культуре, которая уже умерла».

«Россия – совесть мира. В этом смысл России».

«Культура обретает сладость и полноту, как и плод, достигнув зрелости и сладости. Ни одна из культур не бесконечна, она старится и должна умереть. Её седина – золото и мёд».

Удивительные слова находит автор для многих явлений. Эта часть книги афористична, с этими афоризмами трудно расстаться. Эта книга должна всегда быть рядом.

«Православие фундаментально, консервативно, устойчиво, и поэтому оно – крепость. Но в нем ещё есть тайна, которую знали исихасты. И она светилась в глазах Соловьёва, Флоренского, Меня».

«Грех – ошибка, неверно выбранный курс».

«Надо жить так метафизически убедительно, чтобы истина этого бытия сияла своей очевидностью».

 «Я никогда не поверю, что нет духовности в расцветшей розе, которая — вся — состоит из живых клеток. В каждой клетке – жизнь, в каждой – душа».

«Выбирая между Богом и раем, русский человек выберет Бога».

«Музыка напоминает несказанные глаголы. Живопись открывает язык пространства».

«Земледелец, не связанный с мистикой земли и неба, вырождается в машину, сельскохозяйственную машину. Даже язычество очеловечивало бы их. А ведь были когда-то «хрестьяне».

«Духовный человек должен вспоминать все, что с ним происходило, установить непрерывность, неразрывность сознания».

«Мир есть поэма материи, которую пишет Бог. Единственной, истинной реальностью является сознание. Единственной подлинной реальностью является человек – самосознание, личность, сам в себе и для себя. Он осуществляет миротворение, создаёт свою действительность. Образ этого – творчество, произведение искусства и ремесла, земледелие, садоводство и мореплавание».

«Попытка коммунистов превратить Я в Мы была регрессом – возвращением к пещерному сознанию».

«Свидетель — тот, кто рассказывает о своём опыте, о том, что он пережил сам. Всякий иной занимается распространением слухов».

«Смешно сравнивать себя с Богом. «Иная слава звёздам, иная светилам». Но надо правильно и чётко понимать свою человеческую задачу».

«Приятно сознавать, что мир – это старый корабль, и ведёт его прежний Капитан. — Тот, Который его и построил. Мы зачислены в экипаж – сменный, потому что люди умирают и рождаются. И опошлить, снизить, профанировать этот страшный, таинственный, странный, как деревянная лестница, как чердак и дедушкин сундук, мир – очень и очень трудно. Царь Давид стоит на страже».

 «Конца нет, не бывает. И смерть — это не конец — ни для самого умершего, ни для его близких. Жизнь продолжается. Мы никогда не можем подвести итог, черту».

 «Когда в мир проникло зло, включилось время. И этот хронометр будет остановлен в конце времён».

«Я думал о своём народе и о том, что евреи в нем, как золотые нити, в граните, было это в храме, где было тихо, тепло и служили панихиду».

«Бог – Творец создал морскую звезду, снежинку и цветок сирени. Он создал птиц, способных летать и петь. Он сотворил человека, способного творить».

«В раю не было творчества. И мечта о рае и золотом веке по мне сродни инфантильному желанию вернуться в чрево матери».