Геннадий Алексеев - Неизвестный Алексеев. Неизданные произведения культового автора середины XX века (сборник) Страница 92

«Ну надо же! – думал Д. – Надо же, какая поразительная чёлка у Зизи! Прямо-таки колдовская, прямо-таки невиданная, фантастическая чёлка! И заметно, между прочим, что Зиночка отлично знает о достоинствах этой главной детали своей причёски – умеет показать чёлку во всём её блеске и носит её с гордостью. А как тут не загордиться? Такие чёлки встречаются не часто. Такую чёлку надо поискать. Да нет! Не стоит и искать! Такую чёлку нигде не найдёшь! О такой чёлке можно только мечтать! Такая чёлка только присниться может! Однако же нет никакой уверенности, что такая роскошная чёлка действительно приснится! Тут уж как повезёт. Но ведь у Зизи кроме чёлки есть и ещё кое-что! – продолжал думать Д. – Это же не единственное её сокровище!» И думая так, Д. чувствовал, что влюбляется в Зиночку всё больше и больше, и было ему от этого радостно и почему-то немножко тревожно.

Закончив прополаскивание, Д. разбросал на полу своей комнаты газеты и разложил на них мокрые фотографии. После он ещё долго стоял над газетами, продолжая восхищаться Зиночкой и мысленно отбирая самые лучшие отпечатки. Он был доволен собою. И оттого, что у него есть прелестная Зизи, и оттого, что он такой умелый и, быть может, даже талантливый фотограф. «А не предложить ли мне несколько фотографий на выставку?» – подумал Д. Но он тут же отверг эту идею, представив, как какие-то мужики будут нагло, с вожделением разглядывать Зиночку и обмениваться всякими вульгарными репликами: «Какая милашка! Какой носик! А чёлочка-то, чёлочка-то какая! Да-а, бабёночка аппетитная! И глядит так, что мурашки по спине!.. И откуда такие берутся? Где такие водятся? Где таких выкармливают? С такой не заскучаешь! Правда, и возни с такими много – они всегда с претензиями, с капризами, с фанаберией…»

Вслед за этим Д. уселся за стол, намереваясь заняться своим любимым делом, от которого отвлекли его Зиночкины чары, но в голову ему лезли совсем не те мысли, которых он ждал, которые были ему нужны, – в голову ему лезли мысли о таинственной магии фотографии.

– Действительно, – размышлял Д. – Фотография – штука загадочная. Так – вроде бы всё ясно. Линзы… Изображение проецируется на светочувствительный слой… Соответствующие химикаты выявляют засвеченные места плёнки. Другие химикаты фиксируют это. Получается негатив. Он проецируется с помощью увеличителя на бумагу. Снова вступают в действие химикаты, и получается фотография. Что тут сложного? Проще пареной репы! И ничего таинственного! Ровным счётом ничего! А взглянешь на фотоснимок, самим тобою сделанный фотоснимок, и вздрогнешь, и оторопеешь, и удивишься! И даже испугаешься!

Как же это так получается? Каким образом это происходит? Ведь это же чудо! Подлинное чудо!

Вот живой человек, Зиночка к примеру. Она всё время шевелится и каждую секунду хоть чуточку изменяется. Она дышит – грудь её почти незаметно, но всё же подымается и опускается, волоски в её чёлке ежесекундно хоть капельку, но меняют своё расположение, и складки на её кофточке тоже живут, тоже движутся и никогда не повторяют в точности свою форму. И так же изменчиво и вроде бы неуловимо освещение Зиночкиной головы, Зиночкиного торса, Зиночкиных рук и ног, Зиночкиной одежды. Но вдруг всё останавливается, всё застывает и навсегда остаётся в неподвижности! Время идёт. С Зиночкой происходят тысячи метаморфоз – она принимает разные позы, она ходит, иногда даже бегает, она переодевается, она меняет причёску, она бывает то весёлой, то грустной, порой она выглядит усталой и даже больной, порой она злится и негодует. Временами она плачет. А на снимке она всё такая же. А на снимке всё сохраняется таким же, как в тот момент, когда я, поймав кадр, нажал на спуск, и щёлкнул затвор моей камеры, и шторка, на мгновение открывшись, снова закрылась! Всё до мельчайших, микроскопических деталей! Если взять лупу, можно будет разглядеть на Зиночкином подбородке маленький, почти незаметный, умело припудренный прыщик или тонюсенькую ворсинку на рукаве её кофточки. Разве это не таинственно? Разве это не изумляет?

Д. любил разглядывать старые фотографии, ничего не значащие, случайно сделанные со случайно оказавшимися перед объективом неизвестными ему людьми. Какая-нибудь городская улица начала нашего века, замощённая булыжником и с рельсами посередине. По рельсам движется вагон конки, который тащат две довольно упитанные лошадки. На крыше конки, на империале, сидит господин в котелке. Чуть поодаль от него расположилась дама в большой шляпе и с зонтиком. Рядом с дамой сидит девочка, тоже в шляпке и в пышном платьице со множеством оборочек. Улицу переходит человек крепкого телосложения в картузе, в кафтане и высоких сапогах. Он немножко не в фокусе – в те времена ещё не было достаточно чувствительной плёнки, и движущиеся предметы не всегда хорошо получались. На углу, у фонаря, стоит бедно одетая девушка с корзинкой в руке – видимо, кухарка или горничная. Поодаль виднеется тумба для афиш. Можно прочесть афиши:

БЕНЕФИС АКТРИСЫ ИМПЕРАТОРСКИХ ТЕАТРОВ

Е. С. ДОДОНОВОЙ

Прощальный спектакль

труппы

В. Г. СИНЕЛЬНИКОВА

в театре Неметти

Прошло уже лет восемьдесят, как сделан этот снимок, но всё остаётся, как ни странно, на своих местах. Вагон конки не сдвинулся ни на метр, господин в котелке, дама в шляпе и девочка – видимо, её дочь, – всё ещё сидят на крыше вагона. Всё так же стоит у фонаря горничная с корзинкой. Но самое забавное, что застыл на месте переходящий улицу крепыш в картузе – видимо, купец или приказчик. Какая сила мешает ему двинуться дальше и перейти всё же улицу? У него и нога одна приподнята, он пытается сделать следующий шаг, но почему-то не делает его! Чертовщина какая-то! И полнейшая нелепость! Абсурд полнейший! Все эти люди, кроме, быть может, девочки, давно уже умерли. Улица эта несколько раз меняла свой облик. И моды на одежду с тех пор уже много раз преображались. Давным-давно исчезла конка. И булыжника на улицах теперь не увидишь. И тумбы для афиш тоже исчезли…

Но, пожалуй, самое сильное впечатление искусство фотографии производило на Д. тогда, когда он разглядывал снимки одного и того же человека, сделанные в разном возрасте. Это выглядело действительно непостижимым и прямо-таки ужасало.

Младенец с бессмысленным взором, с трогательными светлыми кудряшками на головке лежит на животике, засунув палец в рот. Дитя лет трёх сидит на маленьком стульчике, прижимая к груди большого плюшевого зайца, и глядит довольно серьёзно. Юноша лет шестнадцати со светлым лицом стоит у открытого окна. В руке у него книга, в глазах у него юношеский оптимизм. Мужчина лет сорока с плохо подстриженной, неопрятной бородкой и с печалью во взоре сидит на скамейке в каком-то саду. Рядом сидит собака, невзрачненький «двортерьер». Она тоже невесела. Старик лет шестидесяти с нездоровым обрюзгшим лицом и с длинными, видимо, давно не мытыми волосами что-то делает, сидя за столом. Дряхлый и уже почти неузнаваемый старец лежит в гробу, обложенный цветами. Костлявые руки сложены на груди. Рот провалился. Волос почти нет.