Угодило зёрнышко промеж двух жерновов - Александр Исаевич Солженицын Страница 93

В борьбе никогда не знаешь, куда тебя враги затянут. Одиннадцать лет назад я начинал у себя в Рождестве эти очерки современной литературной борьбы. Вот уж не мог предположить, что через одиннадцать лет вынудят меня, уже на другом континенте, перевести страницы этой книги на моё дальнее-предальнее детство и прошлую жизнь, всю вывернутую врагами.

Это – как смрадно-клубливое недогоревшее пожарище, через которое ты идёшь и идёшь, и одежда твоя, и кожа, и волосы всё пропахиваются и пропахиваются, и долго ты просто отмахиваешься как от помешного пустяка. Но в какой-то момент вдруг понимаешь, что неизбежно начать отмываться, оттираться, иначе это въестся, останется на тебе до смерти и даже после смерти, и на сыновьях, и на внуках твоих.

Конечно, говорит пословица: быль – как смола, а небыль – как вода. Так и понадеяться: само отпадёт, не пристанет. Но иной другую пословицу вспомнит, хоть и над «Прогрессом»: что, мол, дыма без огня не бывает. Ведь это сколько лет надо с чекистской породой перепестоваться, чтобы верно знать: у них – дым получают химическим способом, без огня.

______________

Так кто же этот Ржезач? Это – чех, и отчасти даже диссидент: в 1967 будто присутствовал при чехословацком бунтарском писательском съезде, в 1968 вместе с вольнолюбивыми чехами хлынул в эмиграцию (тогда ли уже имея задание от ГБ или попозже его получив), вместе с ними семь лет негодовал на советскую оккупацию, затем, в 1975, исчез в одну ночь из Швейцарии, а через сутки выступал по чехословацкому радио, понося эту эмиграцию и деятелей её, и все подробности её жизни. По-русски это называется: перемётная сума. Собственно, для понимающих людей, рисунок автора уже и закончен.

Да и сам он открывает книгу «глубокой благодарностью Союзу писателей СССР, Союзу журналистов СССР, Агентству печати “Новости”, “Интуристу”, “Совтуристу” и всем советским гражданам, которые отнеслись с необыкновенным радушием», безтрепетно «любезно принимали» иностранца и охотно давали интервью под стенографистку или магнитофон. Не упрекните, что Сума́ неблагодарно пропустил ГБ: оно – в каждом из этих учреждений сидит, а ещё беседовали с ним и прямо пенсионеры КГБ – даже «в нарушение служебного долга», и – «представители советского правосудия»[223].

Однако этот ржец, этот лжец пишет книгу, оказывается, не как посторонний учёный биограф, но (сразу же объявляет нам желтоклеймёный «Прогресс», на первой странице): он «принадлежал к узкому кругу друзей Солженицына, более того, был его сотрудником. Достаточно хорошо узнав писателя…» и сочинив много тетрадей под названием «Беседы с Солженицыным» (есть такая сноска у него), оттуда уже сам себе приводит «цитаты».

Вот, привыкай не привыкай к чекистским ухваткам, а до конца всё равно не привыкнешь! Ну всё-таки, не может же человек придумать знакомство, если его вовсе никогда не было? Ну как же вообразить, что этот лжец никогда не сказал со мной ни единого слова, – если он по всей книге разбросал, как заливался со мною в беседах, то «сидел рядом за столом», то я его «грубо хватал за пуговицу», то собирался он мне продать холодильник, то «в одну из наших встреч Солженицын сказал мне», то «в первые дни знакомства я был просто очарован». – А между тем сей автор никогда не был со мной знаком, не пожал руки, не встретился взглядом, не то что бы там – близким сотрудником или приятелем. Даже видел ли он меня издали в толпе – тоже вопрос. (Я допускаю, что Ржезач и Хозяев обманул: он и им ещё из Цюриха соврал, что задание выполнено, познакомился.)

Но что правда – очень он добивался познакомиться, фрау Голуб уж так за него ходатайствовала: замечательный чешский поэт, и мечта его – перевести на чешский «Прусские ночи»; правда, русский у него не силён, но мы ему подстрочник сделаем. Ну, пусть попробует. Но для этого он должен с вами встретиться и познакомиться, он так жалеет, что не попал на нашу общую встречу. Нет, работаю. Прошло время: он уже переводит! но должен с вами познакомиться! Не сейчас. Так и отвёл я, в глаза не видел. Вдруг настояния участились, участились – затем приходит фрау Голуб с большими глазами: «Исчез. Жена в отчаянии, труп ищут в Цюрихском озере». А через день взбурлила вся чешская колония: выступил по пражскому радио! (То-то и торопился познакомиться.)

Но поэту-комбинатору нетрудно и сочинить. Наружность мою? – брать с фотографий, их много. Что́ я ему говорил? – тянуть из моих книг. И во многих случаях он так и подставляет кусками, чуть переиначив, – из «Телёнка», из «Письма вождям», или модулирует «Из-под глыб». Ещё когда я где-то ездил, то можно уследить по газетам, и: «в Америке Солженицын посещал учреждения, которые так или иначе подвластны ЦРУ» (ну да: Сенат, Библиотеку Конгресса, профсоюзный центр, Колумбийский университет, Дивеевский монастырь и Толстовскую ферму). Но – когда я в Цюрихе и дружески с ним общаюсь? Вот тут, не обезсудьте, ничего не мог придумать Сума – ни домашних, ни единой комнаты в моём доме, ни мебели, – не наскрёб ни осколка. И сочинить мог только стандартно-детективное: задёрнутые занавески машины, в сопровождении двух чехов-телохранителей (ни занавесок никаких, ни телохранителей никогда) уезжал «каждое утро на дачу», место которой «держалось в строжайшем секрете даже от жены». (Только фотографии наши с ней там печатались в журналах, да под Четвёртым Дополнением «Телёнка», опубликованного в 1975, стоит: Штерненберг.)

Так мой «сотрудник по Цюриху» чего совсем не берётся рассказать – это о Цюрихе.

Зато обо всей остальной моей жизни – лавину. Правда, извините, не по порядку: «Что-то мне не захотелось писать биографию такого низкого человека, как А. Солженицын. И, несколько изменив литературную форму… я отказался следовать строгой хронологической последовательности».

О да, конечно. Та́к – насколько же легче! Ось времён – это непроглотный стержень, его не согнёшь, не угрызёшь, не пропустишь, вечно привязан к этим точным датам, точным местам, пришлось бы описывать совсем ненужные периоды – как этот Солженицын выбивался на фронт из обоза или как умирал в раковом корпусе, ссыльный и одинокий.

И Сума избирает такой приём: поэтический хаос. Одни и те же эпизоды в разодранном виде разбросать по разным частям книги, чтоб их казалось много похожих и не было бы охотников взяться за труд – снова их собрать и сопоставить. И одни и те же заклинания в разных местах повторять и повторять для убедительности. На свободе от хронологии и системы – все построения Сумы. Но, упрощая задачу читателю, выделим всё главное, что удалось ему открыть:

1. Дед – грозный тиран округи, таинственно исчезнувший.

2. Отец – белогвардеец, казнённый