Александр Бондаренко - Михаил Орлов Страница 93

Дела в дивизии шли своим чередом. Презрев «фрунтовую акробатику», генерал Орлов требовал прежде всего улучшать боевую выучку. Сам же он, человек широких взглядов и смелых идей, решился проверить на практике некоторые свои экономические выкладки и основал в Кишинёве сургучную фабрику. Этим Михаил смутил многих: генерал, дивизионный начальник, и вдруг — владелец фабрики.

Почти ежедневно у Орлова собирались генералы и офицеры — его единомышленники, спорили, вели нескончаемые разговоры. Казалось, впереди у них ещё немало времени для работы, подготовки к грядущим преобразованиям, а сейчас можно и нужно всё основательно обсудить, обдумать и определиться.

Раевский успешно руководил дивизионными школами, а по вечерам, запершись в своём кабинете вдвоём с Охотниковым — капитан оставался в Кишинёве, где у него были домик и виноградник, — трудились над запиской «Рассуждения о солдате». Писал Раевский вполне в духе приказов Орлова:

«Наши офицеры, большей частью взросшие в невежестве и не получа хороших начал, презрели все уставы и порядок, на которых основана истинная дисциплина, — приступили к доведению солдат не терпением и трудами, но простым и легчайшим средством — палками. Отсюда начались все неустройства, частные беспорядки и бесправие солдат.

Солдат не ропщет на законное и справедливое наказание, но он ненавидит корыстолюбивого и пристрастного начальника»{346}.

По мнению Раевского основной причиной многих бед являлись косность, невежество и необразованность.

Вот только кто бы мог знать, что двое из юнкеров, столь внимательно слушавших уроки майора, затем старательно и грамотно составляли доносы на своего наставника. 16-я пехотная дивизия была буквально наводнена агентами тайной полиции, и «нечувствительное» наблюдение было установлено даже за её командиром. Давний друг и однополчанин Орлова, генерал Киселёв, всячески стремился расширить это агентурное присутствие — по собственному его выражению, «дух времени заставляет усилить часть сию».

Но кто может осуждать Павла Дмитриевича, ревностно выполнявшего свой долг? Дружба дружбой, а служба службой. Каждый сам выбирает себе дорогу…

…Кишинёвская управа доживала последние свои недели, и очень скоро дивизия, которую нижние чины с гордостью именовали «Орловщиной», будет называться так лишь в документах следствия.

На инспекторском смотре в Камчатском пехотном полку фельдфебель 1-й мушкетёрской роты[214] Артамон Дубровский доложил генералу Орлову — при этом другие нижние чины роты поддерживали его одобрительными возгласами, — что 5 декабря здесь произошло возмущение.

По словам фельдфебеля, ротный командир капитан Брюхатов пытался присвоить принадлежавшие нижним чинам «экономические» деньги[215], заявив, что он сам разберётся, что с ними делать. Так как подобным образом капитан «разбирался» уже не в первый раз, то каптенармус отказался выдать ему находящуюся в артельной кассе сумму, ссылаясь на соответствующий приказ дивизионного начальника. За это артельщик был дважды наказан палками — конечно, под разными предлогами. Во второй раз, например, по причине «медленного сушения сухарей»…

Впрочем, предоставим слово историку:

«Во время экзекуции к месту наказания подошла возвращавшаяся с занятий рота. Несколько глубоко возмущённых солдат выбежали вперёд со словами: “За что наказывается каптенармус в другой раз на одной неделе: он не виноват, и в первый раз был наказан за то, что не отдал капитану ассигновки на провиант по нашему на то запрещению, которое сделано нами по полковому приказу?” Подобное поведение солдат было неслыханно.

Между тем наказание не было прекращено. Тогда фельдфебель роты Артамон Дубровский, старый солдат, находившийся в службе 21 год, принимавший участие в Отечественной войне 1812 г. и Заграничных походах, начал подговаривать солдат прекратить экзекуцию насильно… Возглавляемые фельдфебелем рядовые Ребчинский и Куценко выбежали из строя, отняли у унтер-офицеров палки и, бросив на землю, кричали: “Не дадим каптенармуса в обиду и не находим его виновным”, и увели артельщика. Это был настоящий бунт. Всё делалось с одобрения всей роты, на глазах у растерявшегося командира»{347}.

Выслушав заявление фельдфебеля, Михаил Фёдорович приказал капитану выйти перед строем, и заявил ему так, чтобы слышала вся рота: «На тебе эполеты блестящие, но ты не стоишь этих солдат!»

Бригадный командир генерал Пущин провёл следствие и выяснил, что за время командования ротой Брюхатов присвоил из солдатской казны 3351 рубль, что по тем временам было очень большой суммой. Капитан был отдан под суд.

…Более чем десять лет спустя Александр Сергеевич Пушкин напишет роман по сюжету, «подаренному» одним из его друзей: некий небогатый дворянин, по фамилии Островский, ограбленный своим соседом, превратился в романтического разбойника. Поначалу Пушкин назвал своё произведение «Островский», но после фамилия главного героя была изменена на «Дубровский». Как знать, не вспомнились ли ему трагические кишинёвские события и несчастный унтер-офицер с красивой поэтической фамилией?..

Вслед за камчатцами возмутились охотцы. Старые заслуженные воины георгиевские кавалеры унтер-офицеры Кочнев и Матвеев пришли прямо на квартиру дивизионного начальника, представив жалобу на батальонного командира майора Вержейского, безжалостного истязателя солдат. Для него будто не существовало не только приказов командира дивизии, но и высочайшего повеления об освобождении от телесных наказаний георгиевских и аннинских кавалеров. К тому же майор распоряжался обливать холодной водой или посыпать солью спины проведённых сквозь строй — чтобы раны саднили, мог привязывать руки штрафованного солдата к поднятым тележным оглоблям и так оставлять его мучиться на всю ночь…

Позвав с собой подполковника Липранди, генерал Орлов тут же поскакал в Охотский полк, где нижние чины высказали ему многочисленные претензии в адрес не только Вержейского, но и капитана Гимбута, прапорщика Понаревского…

Оставив Ивана Петровича разбираться в произошедшем, Михаил Фёдорович поскакал в 32-й егерский полк, где нижние чины выступили против ротного командира штабс-капитана Цыха…

И почему Орлов не почувствовал, что недаром зашевелились все эти солдатские истязатели и нечистые на руку люди, словно ощутив у себя за спиной какую-то серьёзную поддержку?! Почему он не заметил грозовых туч, сгущающихся над его головой?

1 января 1822 года генерал Орлов устроил торжественный завтрак в честь освящения нового манежа. В качестве гостей приглашены были старослужащие чины пехотных полков. За спиной Михаила Фёдоровича, сидевшего в самом центре длинного, стоящего «покоем»[216] стола, были установлены георгиевские знамёна Камчатского и Охотского полков. В карауле при них стояли унтер-офицеры Кочнев и Матвеев. Это было откровенным, даже вызывающим поощрением поступка отважных воинов.