Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V Страница 94

Помню дом на улице Фридриха Энгельса, небольшую комнату, бабушку и ее стрекочущую швейную машинку, коридор, где я катался на велосипеде. Потом у меня появился отец — Иоффе Евсей Зиновьевич, которого почему-то все называли Зямой. В 1938 году отца призвали в армию, он служил в морской пехоте на Тихоокеанском флоте, участвовал в событиях на озере Хасан, был ранен. Началась война, морскую пехоту с Тихого океана зимой 1941 года перебросили под Москву. Отец солдатом пешком прошел путь от Москвы до Венгрии, несколько раз был тяжело ранен, в Венгрии бежал из госпиталя, спасая правую руку от ампутации, чудом добрался до Москвы, но руку сохранил. В 1948 году отец встретил мою мать, создал семью, мы переехали жить на Ново-Басманную улицу в дом № 31, вскоре у меня появилась сестра Леночка. Обычная история вернувшихся домой фронтовиков.

До войны отец работал кузнецом на заводе «Серп и молот». Еврей — кузнец?! Да, на заводе «Серп и молот» евреи работали кузнецами, варили сталь, создавали новые сорта стали. Отец был сильным, веселым и добродушным человеком. Несмотря на тяжелые ранения, полученные им на войне, я ни разу не слышал от него жалоб на здоровье и не видел удрученным. После войны отец открыл собственное фотоателье и вскоре получил известность детского фотографа Москвы, дети его обожали, и мгновения восторга детей отражались на фотографиях высокого качества. Отец работал с утра до вечера, позволяя себе отдых лишь в воскресенье, хорошо зарабатывал, семья ни в чем не нуждалась. Был один недостаток: отец выпивал в день около литра водки, однако внешне, по походке или поведению нельзя было увидеть, что он пьян. А вечером после работы любил почитать хорошую книгу! Потом я узнал, что фронтовые товарищи отца, одетые в солдатские гимнастерки, сохраняли традиции морской пехоты. Перед боем ничего не ели, выпив по бутылке водки, надевали бескозырки и молча шли в атаку. Немцы морскую пехоту называли «черной смертью»! Привычка фронтовиков выпивать сто грамм «наркомовской» водки перед боем для многих из них обернулась потерей здоровья и семьи.

В 1950 году я пошел в школу, быстро научился читать, после занятий шел в читальный зал детской библиотеки, быстро делал уроки и предавался любимому занятию — с упоением читал книгу за книгой.

В 1954 году у меня появился дед — Дмитрий Александрович Быстролётов!

Дети многое видят и запоминают то, что не видят взрослые, быстро взрослеют, приспосабливаются и быстро становятся «самостоятельными», в то же время оставаясь детьми. Десятилетние мальчишки не понимают значения слов «родной» или «не родной», и не знают, какие житейские отношения скрываются за этими словами. У меня были не родные отец и дед?! Ну и что? Каких-либо неудобств я не испытывал — эти люди меня кормили и воспитывали, и я относился к ним с сыновней любовью.

Помню первую встречу с дедом на лестничной площадке перед квартирой, где жила наша семья. Помню милиционера, который явился к маме и приказал деду немедленно уехать из Москвы. Дед был освобожден от отбытия наказания, но приговор-то оставался в силе, и дед мог проживать не ближе, чем в 100 километрах от Москвы, так как был лишен гражданских прав — таков был Закон! В милицию о приезде Быс-тролётова сообщили соседи. Вмешался отец, вечером в квартиру явился начальник 28-го отделения милиции, здоровенный детина, вызвал жильцов квартиры на кухню, показал кулак огромного размера и изрек: «Будет жить здесь столько, сколько нужно. Откроете рот, будете иметь дело со мной!» Недемократично, но действовало надежно и безотказно. Начальник милиции был приятелем отца, часто заходил к нему в фотоателье, вспоминая войну, они пропускали по стаканчику водки.

По приезде бабушки в Москву дед уехал в поселок Истье. Мама при удобном случае отвозила меня к деду. Помню комнатку в городе Александров, где я с дедом был во время зимних каникул. С 1954 по 1956 год дед работать не мог, большей частью лежал. По-настоящему мое общение с дедом началось по причине моей лени к учебе. Среднее образование в СССР было бесплатное и обязательное. Обучение детей в городе и в деревне не отличалось по качеству. Если дети находились под контролем взрослых, то учились отлично, в крайнем случае хорошо. У меня контроля не было, я надеялся на память, игнорируя любые задания. Когда дед был рядом, получал отличные отметки, деда нет — двойки.

Именно с 1957 года дед всерьез взялся за мое воспитание. Каждый выходной день мама отправляла меня к деду на Ломоносовский проспект. Дед просто выходил со мной погулять. Наш путь проходил по Ломоносовскому проспекту к строящимся домам на проспекте Вернадского, затем по Ленинскому проспекту, далее к Ломоносовскому проспекту, и наконец мы возвращались домой. Дома нас ждала бабушка. В то время на юго-западе Москвы дома быстро строили, и наш путь становился длиннее и длиннее. Секретов у нас с дедом не было, на наших прогулках дед рассказывал мне мельчайшие подробности своей жизни, которые частью стали эпизодами книг «Пир бессмертных», затем мы обсуждали его рассказ. Обсуждали и темы дня, наши планы, достижения и неудачи. Дед был непревзойденным рассказчиком, мимика лица, жесты рук, тембр голоса были таковы, что я уходил в иной мир, переживая услышанное вместе с рассказчиком. Дед выбирал темы, относящиеся к той или иной жизненной ситуации, по мере рассказа он спрашивал, какое я принял бы решение. Дед учил меня всему — от поведения за столом и сервировки стола до мгновенного восприятия и прогнозирования мысли собеседника по нескольким жестам и фразам. Рассматривались вопросы, связанные с выбором профессии и карьеры. Труднее всего было осознать и увидеть ту невидимую смирительную рубашку, те невидимые нити, которые крепче цепей держат человека, определяя рамки дозволенного, или испытать чувство всеобъемлющей любви к чужим людям. Я всегда уезжал от деда заряженный очередной порцией жизненной энергией и знаний.

Разумеется, мне повезло, у меня был хороший наставник и учитель, да и я делал все возможное, чтобы не огорчать деда. Дед говорил: «Классическую литературы нужно знать!» Я читал все произведения одного автора, читал о времени и судьбе автора. Дед сказал: «Каждый гражданин обязан знать историю своего Отечества!» Я прочитал работы историков России и СССР, затем при помощи деда попытался осмыслить ход исторических процессов в России. Или, рассуждая о поэзии и личности, дед брал какую-нибудь известную бытовую фразу, импровизируя, показывал, как поэты в стихах отражают присущую им культуру и восприятие окружающего мира. Например, возьмем известную песенку «Чижик-пыжик, где ты был? — на Фонтанке водку пил». В импровизации деда Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Есенин, Блок и Маяковский эту фразу могли бы выразить в следующих стихах: