Дмитрий Лухманов - Жизнь моряка Страница 95

— Встать! Смирно! — скомандовал первый увидевший нас казак.

Гродеков поздоровался с людьми и начал внимательно осматривать только что выкрашенные под дуб стенки. Потом осмотрел все койки и приказал поставить на ребро матрацы. Матрацы были обтянуты чистеньким новым тиком, и под ними — ни соринки. После осмотра коек из-под них выдвинули вещевые ящики. Но и в ящиках не оказалось ничего подозрительного.

— Где у вас хлеб хранится? — спросил Гродеков.

Ему показали примыкавший к кубрику свежевыкрашенный чуланчик, в котором на полке лежали два каравая хлеба.

— А где же у вас тараканы? — обратился генерал к казакам.

Наступила томительная пауза.

Вдруг из группы столпившихся казаков раздался чей-то тенор:

— Так что их не было, ваше превосходительство.

— Кто сказал «не было»? — строго спросил Гродеков. — Выйди вперед.

Казаки выпихнули из кучки кочегара Синицына.

— Как твоя фамилия?

— Однако, Синицын, ваше превосходительство.

— Однако, Синицын,-- передразнила «птица», — больно бойкий, надо тебя назад в сотню послать.

Синицын молчал.

Гродеков направился к трапу, ведущему на палубу.

— Покажите мне пассажирские помещения, капитан.

Осмотрели столовую, перетрясли весь буфет, потом спустились в каюты. Открывали гардеробы, выдвигали ящики комодов, заглядывали в умывальники — тараканов не было.

Опять поднялись в столовую.

— А отчего у вас такие грязные чехлы на диванах? — задал мне вопрос Гродеков.

— Это не чехлы, ваше превосходительство.

Гродеков не дал мне договорить. Он схватился за край одного из старых, выведенных в расход за негодностью чехлов, которыми были прикрыты диваны для защиты от капель краски при отделке потолка, и заговорил шипящим, сдавленным от душившего его бешенства, но тихим голосом:

— Это не чехол, по-вашему, капитан, это не чехол? Что же это за вещица такая?

— Это было чехлом, ваше превосходительство, в прошлом году, но затем по акту было списано с инвентаря и удостоено[53] в тряпье. Вы видите, на этих тряпках следы ног и капли масляной краски: я закрыл ими диваны, чтобы предохранить обивку во время окраски потолка.

Глаза Гродекова насмешливо и зло смотрели на меня.

— Благодарю вас за объяснение, капитан, оно меня не удовлетворило. До свиданья. — И, не подавая руки, он вышел из кают-компании и направился к выходу с парохода. Я молча проводил его до сходней.

На другой день мне принесли свежеотпечатанный и еще пахнущий типографской краской приказ по округу.

«Вчера… апреля 1898 года, командующий войсками Приамурского военного округа изволил во время прогулки неожиданно посетить пароход Амурско-Уссурийской казачьей флотилии «Атаман». Он застал пароход во вполне исправном состоянии. Пароход хорошо отремонтирован. Люди имели бодрый и здоровый вид, претензий не заявлено. Однако его превосходительство изволил обратить внимание на недопустимо грязное состояние чехлов на мебели в кают-компании, за что командиру парохода штурману дальнего плавания Лухманову объявляется выговор.

Этот приказ наглядно характеризует, как Гродеков относился к людям. Мне было от него ни холодно ни жарко. Моя репутация была в глазах всех понимающих людей установлена незыблемо. Но, конечно, было обидно, и я решил уйти с «Атамана». Однако срок моего договора кончался только в феврале. Приходилось прослужить с «птицей» целую навигацию.

А впоследствии вышло так, что я прослужил на «Атамане» еще не одну, а целых три навигации. В 1899 году мне не удалось оставить «Атаман» потому, что Валуев, который обещал принять меня на службу в водный округ путей сообщения, уехал на зиму в Петербург. Срок подачи рапорта истек, и договор остался в силе до февраля 1900 года. В 1900 году в Китае началось боксерское восстание, и мой договор не мог быть расторгнут. Так и прокомандовал я «Атаманом» до середины февраля 1901 года, когда перешел командиром инспекторского парохода путей сообщения «Амур».

Навигация 1898 года в сущности была повторением прошлогодней, с той только разницей, что проезд Гродекова нагонял еще более бессмысленный страх, чем тот, который оставлял за собой Духовской. Я ходил с новым генерал-губернатором до самого Нерчинска и обратно.

Скучное, тоскливое и беспокойное это было плавание. Вся свита сменилась, и не к лучшему. Умного и тихого Щербину сменил подлиза Сильницкий, Данаурова — скромный, запуганный и бессловесный штабс-капитан Фомин, Страдецкого — прохвост и наушник, подглядывавший и подслушивавший у дверей кают, стрелковый поручик Кузьмин. Только новый начальник походного штаба подполковник Самайлов, впоследствии наш военный агент в Японии, оказался порядочным человеком. Первым и главным лицом свиты был неизменный полковник Милешин, очень сдружившийся с Кузьминым и старавшийся терроризировать всех окружающих. Однажды из-за его глупого служебного рвения мы чуть не наделали пожара на пароходе.

На какой-то остановке, где по маршруту предполагалась ночевка, я распорядился очистить топки котла от золы.

Гродеков, обходивший станицу, остался недоволен местными казаками: он, кажется, встретил много пьяных по случаю какого-то праздника. Разнеся обычным, зловеще-шипящим тоном станичного атамана и пообещав отдать его под суд, он не пожелал оставаться в этой станице ночевать.

Мы только что кончили грузить дрова, когда Гродеков вернулся со свитой с берега и быстро спустился в свои апартаменты.

Ко мне подлетел Милешин:

— Капитан, дрова кончили грузить?

— Кончили, полковник.

Он бросился вниз и, выскочив через минуту снова наверх, подлетел ко мне:

— Командующий войсками приказал немедленно сниматься и идти дальше.

— Невозможно, полковник.

— То есть как это невозможно, если командующий войсками приказал?

— Пару нет, и весь пол кочегарки завален раскаленным мусором и золой. Их сейчас заливают водой, потом выбросят за борт и начнут поднимать пар. Часа через полтора смогу сняться.

Милешин полетел вниз и опять выскочил на палубу.

— Командующий войсками приказал немедленно сниматься.

— Я сделаю все возможное, полковник.

Я вызвал из машины Маслова и рассказал ему в чем дело.

— У меня две атмосферы пару в котле, не выгребем против течения, Дмитрий Афанасьевич. Ну, мусор как-нибудь сгребем в сторону, да ведь пол железный перед топками, горячий, на нем стоять нельзя.