Морис Левер - Айседора Дункан: роман одной жизни Страница 95

— Что думаете делать теперь?

— Сама не знаю. Сейчас пишу мемуары. За них мне выплатили крупный аванс… К сожалению, от него ничего не осталось. Я провела месяц в «Негреско», а когда уезжала, мне не хватило денег, даже чтобы расплатиться за гостиницу. Осталась им должна еще восемь тысяч франков, поэтому они оставили себе под залог мои чемоданы и автомобиль. Хорошо еще, администратор гостиницы дал мне в долг на билет до Парижа.

— Вы все та же чудесная стрекоза! Опять без денег, в долгу как в шелку, живете сегодняшним днем.

— Да, Мэри. Вы правы! В том, что касается денег, я полная идиотка. Иногда мне кажется, что собственными руками я рою себе яму черную и глубокую, в которую рискую свалиться навсегда. Жду большую сумму от американских газет, которые собираются купить авторские права на мои мемуары. Как только получу, вернусь в Россию.

— В Россию? Да вы с ума сошли, Дора. Что вы там будете делать?

— Ах, Мэри! Россия… Несмотря на все, что я там пережила, именно там я добилась главного свершения в моей жизни. В этой огромной и чудесной стране все возможно. Если бы вы поехали туда со мной, Мэри, вы бы поняли. Когда советское правительство возьмет на себя расходы по содержанию моей школы, я останусь там навсегда.

— Но, Дора, вы же не большевичка.

— Я сама не знаю, кто я. Как можно артистов раскладывать по полочкам?

— Но не можете же вы согласиться со всем, что там делается. Этого быть не может!

— Я ничего не понимаю в политике, знаю только, что отдала бы всю кровь до последней капли, чтобы продвинуть на шаг вперед осуществление моей мечты… Слушайте, Мэри, у меня идея. Сейчас я должна идти обедать с друзьями, там будет Вита. Если хотите, мы потом зайдем за вами в отель и остаток вечера проведем вместе.

— Вы сказали «Вита»?

— Это мой пианист и близкий друг. Я с ним провела месяц в «Негреско». Чудесный парень, вот увидите. Его настоящее имя Виктор Серов, но все зовут его Вита.

— Еще один русский! Поистине вы неисправимы!

Около одиннадцати часов вечера Айседора и Вита явились в номер Мэри в отеле «Скриб». Мэри распаковывает чемоданы, а тем временем Айседора восхищается ее коллекцией шалей, расписанных по шелку.

— Одну я привезла специально для вас, Дора. Она была расписана молодым русским живописцем, Ромой Шатовым.

Айседора медленно разворачивает тяжелую шаль из красного крепдешина. Длиной два метра и шириной больше метра, она украшена посередине изображением огромной сказочной птицы желтого цвета. Крылья птицы касаются краев четырехугольника, а вокруг выстроились каллиграфически выполненные черные китайские иероглифы.

— О, Мэри! Ничего подобного я еще не видела. Птица как живая! А как колышется бахрома… Прямо белая морская зыбь. Милая Мэри, я никогда не расстанусь с этой шалью, никогда. Она будет согревать мое бедное сердце.

Она накидывает шаль, стоя перед зеркалом и так и этак примериваясь к разным танцевальным па. Редко какой подарок доставлял ей такую радость. Мэри, взяв ее за руку, предупреждает:

— Дорогая Дора, позвольте мне, вашей старой подруге, сказать: вам обязательно надо вернуться на сцену.

— Но я часто даю спектакли в моей студии в Ницце.

— Да, для друзей… Я же говорю о концертах в настоящих театрах, для настоящей публики.

— Вы думаете, это еще возможно? Вот уже больше трех лет я не выходила на сцену.

— Да, это еще возможно, если вы захотите всей душой.

Своим порывом участия Мэри пытается спасти свою подругу, которую она почитала, жалела и проклинала одновременно. Она отдала ей часть собственной жизни, поэтому страдала теперь при виде ее состояния.

Мэри удалось убедить Айседору, что надо соблюдать режим, бросить пить, вернуться к занятиям, заставить работать импресарио, подготовить программу. Остальным она займется сама. Мэри удалось сделать даже больше, чем она ожидала. Концерт состоялся в театре «Могадор» 8 июля 1927 года, в пятницу. В программе были Шуберт и Вагнер. Зал был полон. Вызывали десятки раз. Бурные аплодисменты. Женщины утирали слезы. Наконец-то возродилась великая, великолепная Айседора Дункан. Все было, как во времена прежних триумфов. Айседора верна себе. Время побеждено. Это — вечная молодость.

Впервые в жизни Мэри Дести познала радость славы.

Заработанные в «Могадоре» деньги быстро кончились, и неудивительно: королевские ужины в дорогих ресторанах, продолжительные уик-энды всех троих — Айседоры, Вита, Мэри в отеле «Руаяль» в Довиле — все стоило немало. Сезон в Париже заканчивается. Выступлений не предвидится, разве что в следующем сезоне. Айседора обдумывает новые танцы и заканчивает писать мемуары. Газета «Лондон Санди кроникл» предложила ей четыреста фунтов стерлингов за право публикации с продолжением. Тридцать процентов при заключении контракта, остальное — при сдаче рукописи. Дело быстро согласовано, и Айседора предлагает Мэри поехать пожить с ней в Ницце:

— Только там могу я работать, на берегу моря. Оно зовет меня, зовет. Если не поеду, море мне этого не простит. Вы увидите, как там спокойно… тихо… мои синие занавеси на стенах, бархатные диваны, сотни подушечек разбросаны повсюду, лампы в абажурах отбрасывают мягкий свет, а Вита играет только для нас двоих… Ну чем не рай на земле? Поедемте, Мэри, умоляю вас.

— Согласна — при условии, что там вы подготовите новую программу к следующему сезону.

— Обещаю, Мэри. Ведь это единственный способ сохранить мне жизнь. И заработать на жизнь. Вы ведь знаете, я терпеть не могу бедность, мелочность, нищету. Я найду деньги.

Сразу по приезде в Ниццу Айседора возвращает долг в «Негреско», выручает свой багаж и машину, спортивное купе «франклин», и продает ее владельцу гаража отеля за девять тысяч франков. По правде говоря, это половина настоящей цены, но в тот момент и такие деньги были для нее золотым дождем. Тем временем и Мэри получила деньги из Штатов. Став «богачами», они уже не желают возвращаться в гостиницу напротив студии.

— Я сняла апартаменты в «Гранд-отеле» в Жюан-ле-Пэн, — торжественно объявила Айседора.

— А студия? Я думала, мы будем жить там, — сказала Мэри.

Айседора и Вита хохочут.

— Жить в студии? Что вы, Мэри! Это отличное помещение для работы, но не для жизни. Представьте себе церковный интерьер без водопровода. Хорошо там жить? Гораздо лучше в Жюан-ле-Пэне. Это всего в двадцати пяти километрах от Ниццы. Найдем машину с шофером, чтобы нас возил туда и обратно.

Жизнь снова сплошной праздник, и днем и ночью: визиты, выходы в свет, ужины, ночные клубы, шампанское «Вдова Клико», коньяк «Деламэн» 1905 года, каждый день такси до Ниццы, не считая покупок, разорительных и ненужных, в дорогих магазинах. Одним словом, повседневная жизнь миллиардера.