Дмитрий Пригов - Журнальные публикации (сборник) Страница 14

Лошадь была священным животным богатырей, сопровождавшим их всю жизнь. С особыми почестями и ритуалами, когда случалось, она ложилась в могилу вместе со смертными телами богатырей. Легкой женоподобной дымкой сопровождала бессмертную часть их существа в дальнейших странствованиях по иным мирам. Над захоронениями изношенной и уже ненужной плоти насыпали огромные холмы, чуть сглаженные вершины которых и доныне разнообразят вполне унылые продольные пейзажи срединной России. Изредка холмы содрогались от непонятных явлений, происходивших в их глубинах. По вершине проходил черный глубокий разлом. Оттуда вырывалось прозрачное синеватое пламя, ровно стоявшее под ярким полуденным равнинным солнцем. Потом все исчезало, надолго затихало и зарастало травой. Говорят, что астральные тела богатырей изредка навещают места своего прошлого плотского обитания. Наверное, именно это и происходило. Впрочем, это все подробно описано в Ведах. В наши времена подобное уже не случается. Во всяком случае, не наблюдаемо нашим слабым и не приспособленным к тому зрением.

Итак, богатырей запеленывали перед отправлением на поле битвы плотно и многослойно, затыкая все пять отверстий человеческого тела, дабы до времени не расходовалась впустую столь нужная и драгоценная энергия. Затем их, каждого в отдельности, располагали на огромных деревянных колесных платформах, впрягая по несколько восьмерок лошадей. Ритуальные животные были чудесно изукрашены яркими попонами, расшитыми драгоценными камнями, и лентами трех метафизических цветов: черного, обозначавшего тайну; белого — энергию; красный, естественно, символизировал жизнь. Все вокруг застывало. После неких всеобщих молчаливых церемоний процессия направлялась к месту назначенной битвы. Надо заметить, что враги, заранее зная всю неминуемую губительную силу богатырей и собственную неизбежную смертную участь, все равно какой-то неведомой роковой силой влеклись к месту своей предопределенной, никакими личными и коллективными силами не отменяемой погибели. В стан же, ранг и статус врагов их назначала, ставила и поставляла та же неодолимая сила. Они сами рационально и просто — всем жизненным опытом — отлично понимали все им неминуемо предстоящее. Естественно, они желали бы быть среди победителей — на стороне древних россов-ариев. Но не могли. Не могли. Не умели и не смели. Им не было попущено. Им определено было быть врагами в разыгрывавшейся величественной драме противостояния сил добра и зла. И она разыгрывалась. Драма грандиозная, вселенская. Мощная. Отчасти и веселая. Но трагическая. Преимущественно трагическая, однако все-таки веселая. Отдаленное ее эхо доносится и до наших дней, заставляя содрогаться самые чувствительные и проникновенные души.

— И вы серьезно обо всем этом? — с некоторым уже брезгливым подозрением расспрашивала меня образованная редакторша.

— Ну я же говорю вам, что это не я. Мне просто досталась рукопись. Я такой же, как и вы, обыкновенный ее читатель. Я не большой специалист в древней истории. Да и мало интересуюсь всякой древностью и мистикой. Но написано забавно.

— Забавно? — Она усмехнулась. — Честно говоря, — она даже как-то озорно и удивительно милым, помолодевшим взглядом всматривалась в меня, — если совсем честно, не вдаваясь там во всякие мелкие детали — вы или не вы это написали, неважно, если честно, сейчас, в наши дни, разве же это не реакционно? Разве же в такое сложное и неоднозначное время это не льет воду на мельницу товарища Лигачева в его борьбе против Горбачева?

— Лигачев? Против Горбачева? А как это может лить какую-либо воду на чью-либо мельницу? — Я по-простецки не понимал.

— Ну вы меня прямо поражаете. Вы что, действительно так наивны? — удивлялась, почти сокрушалась она моей социально-политической невинности.

Да, подумал я, если такие проблемы с этим практически безобидным текстом, то что было бы с главой С-4, которую я сознательно вынул ради предосторожности, справедливо опасаясь неадекватной реакции. И был, видимо, прав. Что было бы, не оставь я ее в нижнем ящике своего потрескавшегося дощатого письменного стола! Что было бы! Ужас, что было бы! Страшно и подумать. Было бы вот что:

— Молодой человек, вы понимаете, что ваш поступок — почти провокация? Вы что, всерьез предлагаете нам напечатать этот провокационный текст?

— А что тут такого? — отвечал бы я, далеко все-таки уже немолодой тогда человек.

— Неужели вы так наивны и безответственны? Или притворяетесь? — Она пристально всматривалась бы в меня, пытаясь углядеть черты невероятной простоты или ловко скрываемого коварства. — Это даже интересно. Вы сами-то хоть внимательно читали эту главу?

— Читал, — опять недоумевал бы я.

— Молодой человек, — она упорно называла меня молодым человеком несмотря на мою явно проявлявшуюся в морщинах и седых волосах немолодость, — мы живем сейчас в очень и очень непростое время…

Я совсем уже запутался.

В комнату без стука вошел человек с низко пригнутой, взлохмаченной седоватой головой. Прошествовал к другому столу и начал перебирать какие-то бумажки. Нашел. Просмотрел. Как-то неестественно вывернувшись, бросил острый взгляд в мою сторону. Потом глянул на редакторшу. Хмыкнул и спросил:

— Он самый? Ну-ну, каждому бухгалтеру по роману. Ну-ну. — И вышел из комнаты. При чем тут бухгалтер?

— Это Степан Прокофьевич? — спросил я.

Она покачала головой и не ответила на мой вопрос.

По прибытии на место битвы богатырей осторожно сгружали на землю и спеленутыми оставляли лежать целую ночь, опасаясь даже голову повернуть в их сторону, дабы, не дай Бог, каким неверным действием, взглядом, словом или непродуманным жестом не откачать малую толику столь драгоценной энергии. Воинский стан разбивали на расстоянии километра-другого. Всей дружиной, вернее дружинами, обращались лицом на восток. Ночь проводили в бдении, магических ритуалах и изготовлении специальной смолы для затыкания ушей. Противник при всем желании не мог изготовить подобную, так как для нее необходимы были капельки пота с тел находившихся в трансе богатырей, к которым враги в священном ужасе не смели и приблизиться. Пот редкими крупными каплями пробивался сквозь плотную многослойную ткань пелен. Под самое утро, в сумеречном неясном свете, верные ученики с превеликими осторожностями прокрадывались к недвижным гигантам. Распеленывали их. Приуготовляя к последней стадии, легкими кисточками в каменные чашечки собирали этот темноватый пот-росу и несли в стан будущих победителей. Туда же приносили и обрывки богатырских пеленальных саванов, которые воины пристраивали на древки, и те служили знаменами в предстоящей битве. Белые знамена энергии, окаймленные по бокам черными полосами тайны, с огромным сияющим красным солнечным кругом жизни посередине.

За несколько часов до рассвета начинали выстраиваться в сложные, строго исчисленные ряды-построения. Руководили этим те же самые верные ученики и высшие военные начальники. Точное построение рядов, зависевшее от местности и возможных эффектов эха и резонанса, прочувствованных опять-таки учениками, было весьма важным и порой даже решающим для исхода предстоящей битвы. Блестящие металлические воинские одеяния, шлемы, щиты, кованая защитная амуниция лошадей, опрысканные мельчайшими капельками помянутой сакральной влаги, невероятно сверкали под первыми лучами восходящего солнца, как гигантская абсорбирующая и отражающая линза.

Рассветало. И тут начиналось.

Поначалу проносился легкий, будто бы освежающий ветерок. Новички и незнакомцы подставляли ему свои молодые взбудораженные лица. Но опытные и умудренные, набирая воздух в непомерно развитые легкие, внутренне сосредотачивались. Они знали. Провидели все наперед, прикрывая тяжелые веки. И вот как бы из ничего, из пустоты, из провала некоего внезапно вырывался страшный, губительный рык. Это был единовременный храп нескольких богатырей, расположенных, разложенных в крестообразном порядке на поле перед рядами врагов. Синхронность и единонаправленность храпа были просчитаны до секунд, градусов и скляр. Результат был невообразим. Все происходило мгновенно. И хотя подобное не единожды случалось в древнейшей русской истории, всякий раз это было непредставимо и поразительно. Если бы не спасительные тампоны в ушах, если бы не точнейшим образом выверенные расположение, уровень подъятия щитов и опускания забрал, то и русское войско полегло бы при первых, так называемых сакральных львиных выдыханиях — руладах этого храпа. Однако войско стояло. Более того: благодаря умелой расстановке не давало рассеяться звукам в просторах, некой специально выстроенной людской физической линзой фокусируя всю губительную энергию на враге, который тут же падал пораженный. Смертельно и навеки усыпленный первыми же звуками мантрического храпа.